– Что-то случилось?

– Навалилось… – буркнул Анатолий, начиная издалека.

Всегда легче, если тебя расспрашивают, а ты, отвечая, как бы идешь на уступки.

– Что такое? – честно играла в эту игру Тика, выставляя на стол круглые шоколадные конфетки, стаканы и початую бутылку коньяка.

И потихоньку, отнекиваясь, бурча и прикидываясь, что все это в сущности мелочи жизни, отпивая мелкими глоточками коньяк, Анатолий Антонович рассказал ей про бетон, сваи, фундамент и воду. Эта информация в общем-то никак не вредила его образу солидного, но сексуально привлекательного мужчины, в отличие от образа мудрого главы семьи. Какая разница, какой там подлог совершил этот мужчина? Он же от этого не становится менее сексуальным, не так ли?

Тика взъерошила темные волосы в своей короткой стрижке и посмотрела на Анатолия Антоновича ласково:

– Думаю, все будет хорошо.

– Если что, они же меня подставят крайним, – не поверил ей Анатолий. – Хотя сами акты приемки подписывали.

– Если что, всем худо будет, – со знанием дела сказала Тика и отпила чая, глядя в стену перед собой.

После исповеди Анатолий Антонович чувствовал некоторое облегчение. Вроде во всем сознался понимающему человеку, и ничего не случилось: потолок не упал, пощечину ему не дали, и даже наоборот – посочувствовали и поддержали. Может, и действительно, все это не так страшно? Он протянул руку и погладил ромашки на бедре у Тики. Ромашки были мягкие и упругие одновременно.

– Прости, пожалуйста, я сегодня не могу, – сказала Тика. – Такие дела у меня.

– Да-да, – послушно кивнул Анатолий.

После нервотрепки последних дней и бурного семейного диспута он и сам не чувствовал особого желания. Он дружески помял ромашки еще немного, допил коньяк и в конце концов ушел.

Тика закрыла за ним дверь, взяла с кухни бутылку и стакан, пошла в комнату и уселась со всем этим в большое кресло. Она махом опрокинула в себя сладковатого бархатистого напитка, ощутила первый отзыв организма, выдохнула, глядя в направлении окна, и налила еще порцию.

Никаких «таких дел» у нее, по правде говоря, не было, а была обида. Когда Анатолий поведал ей про фундамент, она почувствовала себя, как висельник в тот момент, когда у него из-под ног выбивают табуретку. Или ящик. Или что там у висельников бывает последней в жизни опорой?

Будь у Анатолия Антоновича к тому времени чип третьего поколения, он бы настроения Тики почувствовал. Вряд ли бы она опустила флажок. Разговор, соответственно, мог бы пойти совсем иначе. Точнее его бы не было вовсе, потому что с чипом бы Анатолий и вовсе бы до Тики не дошел, а скорее всего сумел бы разделить свое смятение с женой. Возможно, так было бы лучше для него, но не для меня, потому что тогда Марина не пришла бы ко мне, и я бы не расписывал вам всю эту историю в таком благожелательном духе, да и вообще бы за нее не взялся.

Однако чипов еще не было, и Тике не составило труда свою обиду скрыть.

Дело было в том, что эта ее квартира была, как ни крути, ее главным имущественным достижением. Все-таки ей скоро тридцать два, и размышления о том, что связь с Анатолием не бесконечна, навещали Тику все чаще. Нужна была какая-нибудь собственная судьба, и квартира была той кадкой, в которой ее можно было начать наконец выращивать. А если Экотаун смоет – что у нее останется после почти пятнадцати лет в городе? И какая ирония – фундамент из-под квартиры выдернул именно тот, кто ее и подарил!

В ее воображении дом обвалился, подняв мультяшные клубы пыли, а она сама торчала посередине с кислой физиономией и вращающимися вокруг головы звездочками. Звездочки были смешные, а вся картина целиком – нет. Тика почувствовала усталость.