7 Упорство, с которым тело стремится попасть под влияние одной и той же формы-жизни, несмотря на всё многообразие ситуаций, в которых оно оказывается, напрямую зависит от его внутреннего надлома. И чем сильнее у тела надлом, то есть чем длиннее и глубже трещина, тем меньше поляризаций совместимо с его выживанием, и тем сильнее стремление воспроизводить ситуации, где оно оказывается вовлечённым в уже знакомые поляризации. С ростом надлома в телах растёт и степень отсутствия в мире, и дефицит склонностей.

примечание: «Форма-жизни» обозначает: моё отношение к себе всего лишь частичка моего отношения к миру.

8 Опыт одной формы-жизни по поводу другой формы-жизни не может быть сообщён последней, даже если он, в принципе, мог бы быть переведён; и всем нам прекрасно известно, как бывает с переводами. Продемонстрировать можно лишь факты: поступки, жесты, то есть – толки[10]; формы-жизни не оставляют между собой зазора для нейтральной позиции, тихого укрытия универсального наблюдателя.

примечание: Разумеется, желающих свести формы-жизни к объектному новоязу «культур», «направлений», «образов жизни» и прочих релятивистских туманностей – полно. Мотивы же этих несчастных, напротив, совсем не туманны: задача, как обычно, в том, чтобы вернуть нас в великую одномерную игру соответствий и различий. Так проявляется самая болтливая враждебность ко всякой форме-жизни.

9 Сами по себе формы-жизни нельзя пересказать, описать, – только указать, назвать, непременно в единичном контексте. Их игра же, напротив, если брать её локально, подчиняется строгому и постигаемому детерминизму. Будучи осмысленным, этот детерминизм становится правилами, то есть тем, что поддаётся исправлению. Каждый раунд этой игры ограничен со всех сторон событием. Событие выводит игру за её пределы, создаёт в ней зазоры, отменяет прежний детерминизм, на его основе предсказывает следующий и требует интерпретировать себя согласно ему. Во всех случаях мы начинаем с окружения.

примечание α: Собственно говоря, дистанция[11], необходимая, чтобы описать форму-жизни такой, как она есть, это дистанция вражды.

примечание β: Сама идея «народа» (расы, класса, этноса, нации) как массового восприятия формы-жизни всегда опровергалась тем фактом, что этические разногласия внутри каждого «народа» всегда оказывались более значимыми, чем между самими «народами».

10 Гражданская война – это свободная игра форм-жизни, принцип их сосуществования.

11 Война – потому что в каждой единичной игре между формами-жизни никогда нельзя исключить возможность жестокой конфронтации и использования насилия.

Гражданская – потому что формы-жизни сталкиваются не как Государства, то есть соединения территорий и населения, а как партии, в том значении, в каком это слово понималось до пришествия новых Государств, то есть (поскольку нынче это надо напоминать) как движущие силы партизанской войны.

И наконец, гражданская война – потому что формы – жизни не делают различий между мужчинами и женщинами, политической и голой жизнью, гражданскими и военными;

потому что нейтралитет – это лишь ещё одна партия в свободной игре форм-жизни;

потому что у игры этой нет ни начала, ни конца, который можно объявить, кроме физического конца света, о котором объявлять будет уже некому;

и в особенности потому, что я не знаю тел, которые не были бы безвозвратно втянуты в безумный и гибельный бег этого мира.

примечание α: Насилие – историческое новшество; мы, другие, декаденты, первыми познакомились с этой диковинкой: с насилием. Традиционные общества знали кражу, богохульство, отцеубийство, похищение, жертвоприношение, оскорбление и месть; современные же Государства, стоя перед лицом дилеммы квалификации разных поступков, склонны признавать теперь только факт нарушения Закона и наказание, которое должно его исправить. Но при этом не забывают о войнах за пределами страны и авторитарном дисциплинировании тел в её границах. И, по сути, только Блумы, эти боязливые атомы имперского общества, считают «насилие» абсолютным и уникальным злом, скрывающимся за бессчётным числом масок, за которыми критически важно быстро его распознать, чтобы наиболее полно искоренить. На самом же деле для нас насилие –