Если бы не острое зрение, которым наградил его лес, то в этой кромешной тьме трудно было бы что-то разглядеть. Пришлось зажечь факел, обмотанный тряпкой и смоченный в горючей смоле.

На чердаке никто и не думал убираться – тут все оставалось перевернуто вверх дном, как будто неизвестный злодей отчаянно что-то искал. Старинный поставец валялся на боку, беспомощно задрав пару сломанных ножек, а ветхий сундук разевал крышку-пасть, будто голодный зверь, вознамерившийся заглотить добычу. Даже пауки не шевелились в порванной паутине, ошметки которой густыми нитями свисали с потолка.

– Куда ты мог спрятать ведовскую книгу? – бормотал Горихвост, тыча факелом в зияющее нутро сундука. – Ты один ведал, чего она стоит…

За чердачным оконцем сиял тихий месяц. Деревня вдали затаилась, створки ставень сжимались, как стиснутые зубы, в окнах – ни огонька.

– Рыться поздно – здесь все до меня перерыли! – отчаянно тявкнул Горихвост и спустился на лестницу.

Однако хмель еще не успел выветриться из его головы. Он неловко качнулся, и шаткая ступень под его сапогом проломилась. Горихвост сорвался и с грохотом обрушился на дощатый пол. Переметная сума, с которой он не расставался, свалилась с плеча. Горихвост испугался и принялся судорожно шарить рукой по углам, и в этот миг ему на загривок обрушился удар тяжелой дубины.

– Вот тебе, бесов злыдень! – заверещал скрипучий голос старосты Воропая. – Зачем сунулся к людям? Сиди в лесу, среди нечисти – там тебе место!

– Лихо-марево! Что ж меня все бьют и бьют? – замычал Горихвост, поднимаясь на колени. – Что я такого вам сделал?

– Старого барина кто изодрал? Кто режет скотину? Кто детишек пугает?

– Снова мне этот барин! Я его едва знал. А скотину пастух стеречь должен – нечего на меня свою вину переваливать. И детишек вы сами пугаете: веди себя хорошо, не то придет вурдалак из лесу и заберет. А зачем мне чужие дети? У меня что, своих забот мало, чтобы еще ваших оглоедов себе на шею вешать?

– Да от тебя разит, как из бочки! – не унимался староста. – Как же ты не поймешь: не нужны людям пьяные вурдалаки! А чтоб до тебя побыстрее дошло, вот тебе еще разок!

И он снова огрел Горихвоста дубиной. Вурдалак зарычал от злости и яростно выкрикнул:

– Больно ты смелый, когда дубина в руках! А вот я накину звериную шкуру и рявкну как следует – посмотрим, как ты тогда запоешь.

Однако Воропай был мужик не промах: он резво прыгнул и отсек Горихвоста от угла, в который залетела сума с волчьей длакой.

– Зачем ты вообще приперся? – выкрикнул Горихвост. – Это моя изба. Я должен ее унаследовать!

– Как бы не так! – возразил Воропай, размахивая перед его носом дубиной. – Ты подданный лесного царя, а наше село под великим князем. У нас мир людей, у тебя царство нечисти. Брось царя, отрекись от поганого леса – тогда и получишь право на жизнь середь людей.

– Как ты смеешь? – зашелся от ярости Горихвост. – Я ради Царя всех на клочья порву!

И он рванулся на старосту, не думая о защите. Воропай успел засадить ему дубиной в грудь, но Горихвост не обратил внимания на боль-ломоту. Ладонями он вцепился старосте в горло, повалил его на пол и принялся душить. Воропай отчаянно вырывался и пытался вывернуться. Оба покатились по обгорелым доскам, изо всех сил валтузя друг друга.

Староста едва мог отдышаться и на последнем дыхании хрипел:

– Зря стараешься! Не жить тебе среди людей!

– Не тебе решать! – злобно отвечал Горихвост, прижимая его к остаткам кострища.

– Кому, как не мне? Я староста! Я за весь мир в ответе.

– Есть и над тобой начальство.

– Кто же?

– Хоть боярин, а хоть и великий князь.