Вот только со зрелищными боевыми сценами мы обломались. Группа, тускло растянутая буквой Г вокруг бивака, вместо того чтобы залить жертв автоматным огнем, отправила вперед одинокое тепловое пятно, которое, подкравшись к сидевшему у костра часовому, банально стукнуло его пистолетом по голове, решив не пользоваться даже оснащенным ПБС огнестрелом. «Бешеных реконструкторов» определённо пытались забрать живьём.

Шубин поморщился:

– Опять Боря пацифиста из себя корчит. – Из данной фразы можно было сделать греющий душу вывод, что с характеристикой Астапова я не ошибся.

А вот Шубин с выводами не угадал. Тридцатью секундами позже, видимо получив предложение, от которого им безопаснее было не отказываться, лица, отдыхавшие в шалаше, неосторожно резко ломанулись на выход. В результате чего стоявший сбоку от входа парень, даже не сходя с места, из того же пистолета их перестрелял. Прикрывавшие его автоматчики молчали, их помощь при расстреле не требовалась.

Ещё через двадцать секунд Астапов вышел на связь:

– Косатка, это Остап. Задача выполнена, противник нейтрализован. Взят пленный, мальчишка лет двенадцати. Еще двое ранены, один глухой.

Шубин лениво протянул руку и вытащил из крепления на стене отличную головную гарнитуру:

– Шейн – Остапу. Что с ранеными? Ходить могут? Прием.

– Остап на связи. Оба тяжелые, нет. Прием.

– Этих в расход. Пацана на катер. Идите вдоль берега, мы встанем у устья.

– Принято, Шейн.

Человек на экране без колебаний поднял пистолет и дважды выстрелил.

Шубин грустно и при том цинично усмехнулся, отслеживая мою реакцию:

– Вот так вот тут и воюем. – И тут же перейдя к Габриеляну: – Саша, возвращай квадрокоптер.

Я пожал плечами. Ничего другого мне не оставалось.

Приведенного группой Астапова мальчишку на катере ждали два потрясения. Сначала он вздрогнул, увидев меня, потом разревелся, заметив прикованного к стойке мажора. В лице мальчика проглядывались несомненные общие черты с пленником, и даже огромный синяк под правым глазом этого не портил. Собственно, учитывая состояние первого пассажира, их сходство в чужих глазах даже в определенной степени увеличивалось.

Мальчишка был тощий, жилистый, с длинными иссиня-черными волосами и, когда я взял его за подбородок, то вовсе не удивился, поймав взгляд ярко-голубых глаз. Рубаха под грязной кожаной курткой несла тот же вышитый орнамент, что и у захваченного мной брюнета.

– Можешь что-то сказать? – Моими движениями заинтересовался развалившийся в кресле Блохин.

– Родственники. Так думаю, младший брат, – я махнул рукой в направлении пленника.

Тот впервые за сегодняшний день решился поговорить, вздохнув, дернувшись и выдав какую-то нервную тираду, истерично повышая голос с каждым предложением.

Шубин встретил крик души пленника неожиданной издевательски-злобной ухмылкой:

– Сюрприз, да?

Крик, разумеется, продолжился, и истерящего мажора оборвал всё тот же растекшийся в кресле Блохин. Михалыч повернул голову и лениво сунул пленному подошвой ботинка в голову, оборвав его непонятный словесный понос, как выключателем щёлкнув:

– Не выражайся, сука. У нас здесь дети…

Вокруг засмеялись. Ревущий мальчишка бросился к пленнику и, обхватив его руками, спрятал заплаканное лицо на плече. Из заплывших синяками глаз парня тоже текли слезы.

Смех как-то резко исчез, и все молча смотрели на них двоих. Возникшую тишину нарушил Шубин, обратившись почему-то к одному мне:

– Жалеешь их? Лучше не стоит. Доберемся до базы, я тебе объясню почему.

Развернувшийся после отхода от берега катер, слегка вздрагивая на волне, быстро набирал ход…