Савин внутренне поежился от этих слов, почувствовал приятность и досаду одновременно, не нашелся что ответить и подобрался, поджался, как пружина.

– Ты думаешь, мне легко кубики давать? – продолжал Коротеев. – Нет, Савин-друг, трудно. До белых колючек в глазах трудно. Вон погляди на этих красавцев! – Он показал на подножие крутого берега, где вразброс стояли шесть безмолвных «Магирусов» – самосвалов. – Шибко нежные создания, Савин-друг. Хуже баб, как сказал бы Сверяба. На всех тормозные камеры полетели. Разве эти машины для бамовских дорог? Им по асфальту кататься, а не по вечной мерзлоте.

– А если и на других тормозные камеры откажут, чем работать будете?

– В том-то и беда. Одна надежда на заразу Сверябу. Этот все равно что-нибудь придумает. Дерьмо человек, а механик золотой.

– Зачем вы так про него?

Коротеев поджал подкрашенные земляной чернотой губы.

– Не обращай внимания, Савин-друг. Все мы в чем-то дерьмо. Один больше, другой меньше. Просто у Сверябы язык колючий.

– Правдивый язык, Ванадий Федорович.

– Ладно, не будем. Опять вон трос полетел.

Коротеев крупно зашагал к дальнему экскаватору, Савин заторопился следом. Не оборачиваясь, ротный бросал на ходу, видимо, привычное и давно наболевшее:

– Сволочь эта вечная мерзлота. Тросы рвет. Зубья ковшей ломает. А где их брать? В заначке – ни шиша! На складах – шаром покати!.. Ну, чего торчишь, как пень? – крикнул он вылезшему из кабины экскаваторщику. – Вяжи трос!

– Куда вязать? – хмуро ответил тот. – Вязаный-перевязаный. Петля-то кончилась.

– Раньше о чем думал?

– Я же вам докладывал.

– Меньше докладывай, больше мозгами шевели! Небось у Кафарова трос не рвется!

– Ну да, если вы ему два запасных дали: он же маяк!

– Хурцилава! – закричал Коротеев, призывая начальника смены. А тот уже и сам мчался к ротному, высокий, стройный, с планшеткой на бедре.

– Вот офицер! – сказал Коротеев Савину. – Я его называю «лейтенант быстрого реагирования». Хоть сейчас на повышение. Только жалко в чужие руки отдавать… Ты его обязательно отметь, когда будешь листовку писать.

Лейтенант подбежал к ротному, лихо вскинул руку к козырьку.

– Вот что, Хурцилава. Хватай тягач и лети к Синицыну! Проси, уговаривай, обещай что угодно от моего имени, но выцыгань трос. А заодно хотя бы одну тормозную камеру для «Магируса». Даю ему головной блок для бурильного станка. Им сейчас без него – зарез: на скале работают.

– А если не даст?

– Значит, ты – не Хурцилава.

– А вдруг нет у него?

– У этого жмота все есть. Не вздумай без троса вернуться!

– Есть не возвращаться без троса!

Савин вслушивался в разговор, и что-то тяжко ему становилось. Почувствовал себя маленьким и беспомощным, не умеющим ни вмешаться в ход событий, ни изменить их. От этой беспомощности тихо нарождалась злость на самого себя и на Коротеева. Мгновенно вдруг возникшая неприязнь к нему теснила прежнее восхищение неистовым ротным.

А над рекой вовсю пылало полуденное солнце. Река под ним выглядела стеклянной, и там, где она налетала на валуны, стекло дробилось на тысячи осколков. Река была сама по себе, бежала на юг, торопясь миновать взрытые берега. Сам по себе жил и карьер, подчиняясь распоряжениям и жестам худющего кадыкастого человека.

К складскому навесу на яру подогнали гусеничный тягач – тяжелый, именуемый для краткости ГТТ. Коротеев уже распоряжался там погрузкой головного блока для обмена. Савин успел туда перед самой отправкой. Сказал ротному:

– С вашего разрешения, Ванадий Федорович, я тоже поеду к Синицыну.

– Слушай, Савин-друг, это же идея! Вот спасибо за помощь. Ты от имени Давлетова действуй, тогда он не откажет. Слышь, Хурцилава, головной блок сразу Синицыну не показывай. С тобой авторитетный человек едет, просите два троса. А насчет своего задания, Савин-друг, не беспокойся. Вечером тебе прямо в вагончик замполит привезет и газетку, и всю цифирь помесячно и поквартально.