Тем из вас, кто всерьез намерен воспользоваться вторым шансом в плане своего отношения к деньгам и к жизни, я советую спросить самих себя:
Как я могу служить большему количеству людей? —
вместо того, чтобы задаваться вопросом
Как я могу делать больше денег?
Если вы спрашиваете себя, как вы можете служить большему количеству людей (вместо того чтобы просто делать больше денег), значит, следуете одному из обобщенных принципов.
Глава четвертая
Что такое грабеж?
«Темные века» все еще правят человечеством, и глубина и нескончаемость этого господства только теперь становятся ясными. У этой средневековой тюрьмы нет ни стальных решеток, ни цепей, ни замков. Ее узников лишают свободы при помощи дезориентации и ложной информации.
Ричард Бакминстер Фуллер
Когда я читал эту цитату из его книги «Космография» (Cosmography), второй посмертной книги, вышедшей после «ГРАНЧа», мой мозг неотступно сверлила пугающая мысль о том, что мы продолжаем жить в «Темные века». Мне захотелось узнать об этом как можно больше. Я решил выяснить, как удается ГРАНЧу удерживать нас в этой средневековой тюрьме.
Читая книгу «ГРАНЧ гигантов», я словно складывал первую сотню деталей большого пазла из тысячи элементов. Сто деталей, содержавшихся в этой книге Фуллера, соединились с другой сотней деталей той же головоломки, сложенных для меня богатым папой многими годами ранее. Пазл начинал приобретать форму и наполняться смыслом. Я начал понимать, как крадут наше богатство посредством кражи наших же денежных средств.
В 1983 году я считал, что у меня есть уже около двухсот деталей пазла из тысячи элементов. Я видел, как складывалась картина, и хотел узнать больше. Впервые в жизни я чувствовал себя настоящим учеником. Меня переполняло желание учиться. И я знал, что не смогу научиться тому, чему необходимо, если буду сидеть сложа руки. Поэтому решил сделать то, что Фуллер сделал в 1927 году, – совершить скачок веры в неизвестное.
В: – Почему в неизвестное?
О: – Потому, что я не знал, что готовит мне будущее. Я думал лишь о том, что если Баки Фуллер сумел совершить свой гениальный скачок в неизвестное в 1927 году, то, может быть, и я должен (и смогу) сделать то же самое. Я был не слишком блестящим учеником в школе и подумал, что, возможно, сумею лучше проявить свои умственные способности в неизвестном.
В: – Что вами двигало? Зачем было менять хорошую жизнь на что-то неизвестное?
О: – Неприятие несправедливости. Я рос в чрезвычайно беспокойное время. В Америке 1960-е были годами массовых протестов против войны во Вьетнаме и расовых беспорядков.
В 1965 году я покинул свой родной полусонный городок Хило, штат Гавайи, и отправился в Нью-Йорк, в Академию торгового флота. Моим соседом по общежитию был молодой чернокожий мужчина, которого сегодня – соблюдая политическую корректность – мне следует называть не иначе как афроамериканцем. Том Джексон стал моим первым афроамериканским другом, потому что в Хило не было афроамериканцев. Он рассказывал мне о том, чего не было в ежедневных сообщениях о расовых беспорядках. Он рисовал совсем другую картину.
Мы все знаем о существовании расовой дискриминации. На Гавайях она тоже была: между белыми, с одной стороны, и азиатами и коренными гавайцами – с другой. Но она не шла ни в какое сравнение с той дискриминацией, которой подвергался мой друг Том.
В: – Так, значит, вами движет неприятие расовой дискриминации?
О: – И да, и нет. Дискриминация будет существовать всегда. Мною движет неприятие несправедливости.
После выпуска из Академии торгового флота в 1969 году я поступил в летную школу во Флориде, недалеко от Алабамы. Белый сокурсник по летной школе пригласил меня к себе домой в Бирмингем – город, находившийся тогда в эпицентре расовых беспорядков.