Мимо них прошла группа пьяной молодёжи, и она на несколько секунд замолчала.

– Что, по-твоему, подумал бы про тебя сейчас твой отец? Ты превратилась в серийного убийцу, в монстра.

– Он похвалил бы меня, и был бы мной горд, как никогда никто никем не был горд. Я избавила мир от сорока трёх преступников, отбросов, бешеных неисправимых тварей, от которых никогда не было никакой пользы. Уверена, многие из них совершали бы преступление вновь и вновь, и вновь. Сколько времени ушло бы у всего вашего отдела, на то, чтобы навсегда убрать столько мусора с улиц? Можете не отвечать. Ответ – бесконечность времени. Вы их ловите, они сидят, затем выходят и убивают, грабят, насилуют снова. Некоторых вы ловите опять, и всё повторяется по новой. Вы все – лишь часть вечного круговорота преступлений.

– Зачем ты мне это рассказываешь? Хочешь услышать от меня слова благодарности? Ты их не услышишь. Я не спорю, иногда мне и самому хотелось пристрелить некоторых их тех, кого я ловил. Насильников, растлителей малолетних и многих других. Но мы должны делать всё по закону. Должны действовать в его рамках. Любой выход за них автоматически приравнивает нас к тем, с кем мы должны бороться. За всё время работы в органах правопорядка я ограничивался лишь мыслями о самосуде. Да и органами правопорядка нас назвали не просто так. А то, что делаешь ты, к порядку отнести никак нельзя.

– Правосудие – понятие субъективное. Например, я была бы рада, чтобы опасных преступников убирали с улиц навсегда. Понимаете? Я бы не хотела думать о том, что их когда-нибудь снова выпустят к таким как я, к простым гражданам. Но вот с этим кольцом на пальце я могу ставить жирную точку. И пусть после смерти меня судят всеми божьими судами, в аду или в раю, мне всё равно. Можете арестовать меня, если вам так хочется, но только благодаря мне этот город сегодня может спать спокойно. Спать, зная, что завтра никто не накинется на их детей или не убьёт их мужей, братьев, сестёр, сыновей, дочерей. У меня ушли одни сутки, чтобы этого добиться, и я не собираюсь останавливаться. Двадцать четыре часа – и город стал безопаснее. Всего двадцать четыре часа.

Иван остановился, повернулся к Нине и положил руку ей на плечо.

– Когда твой отец умирал на моих руках, я обещал ему позаботиться о тебе. Думаю, я полностью выполнил данное мной обещание, – он показал пальцем на кольцо у неё на руке, – передаю эстафету вот этой дьявольской вещице у тебя на пальце. Сама решай, что делать, и будь что будет. А я сегодня ухожу на заслуженную пенсию.

– А я приняла предложение о работе судмедэкспертом в Твери. У них огромная база ДНК преступников со всей страны. Я заберу их столько, сколько будет возможным. После Твери в Москву, ближе к центральной базе. Знаете, сколько у меня уйдёт времени на то, чтобы сделать всю страну безопаснее? Двадцать четыре часа. А потом будь что будет.

Иван немного постоял, развернулся и пошёл прочь. Нина не пыталась его остановить. Отойдя на пару метров, он остановился и, не оборачиваясь, тихо произнёс.

– Жаль, но я сейчас думаю только о том, что после своей смерти ты не попадёшь к своему отцу. Боюсь, вы будете в совершенно противоположных местах.

– Уже половина второго, я, наверное, пойду. Завтра рано вставать, хотелось бы хоть немного выспаться, – сказал Алексей, вставая из-за стола.

Все собравшиеся посмотрели на него, как на предателя. Словно он в самый разгар сражения сказал, что ему пора домой и оставил всех своих друзей воевать в одиночестве.

– Посиди ещё часик и поедем на такси вместе, – сказал Макс, поднимая очередную стопку рома.