«Как вернуть тебе, амёба, то презрение, которым ты обливаешь нас, как перевыплеснуть его в твоё расплывшееся амёбное мурло?» – думаю теперь уже я, думает Витюша, думает Невитюша.

Входила мать – приносила кофе с бутербродом. При её появлении Павел вставал, тепло благодарил за работу – ибо настоящий коммунист личным примером должен привлекать в свои ряды всех наделённых душой, способных наблюдать и делать из увиденного выводы.

Он садился за книги: пора было подправить великое учение, оно не должно было стоять на месте – не старым же партийным бонзам, профукавшим свою малину, променявшим вечно живое и верное учение с властью в придачу на золотого тельца – в самом же деле, было его переписывать. Учение о диктатуре пролетариата, план восстания, стратегия и тактика вооружённой борьбы, отношения с обездоленными других стран – всё это Павел анализировал на современном материале и по заданию Партии, и по собственной инициативе, всё это Павел обобщал в единый, бомбе подобный труд.

Попутно он развил один из важнейших законов диалектики и творчески применил его на пользу делу развития человечества, за что был удостоен Партией звания Доктора партийных наук. Вкратце открытие Павла сводилось к следующему. Сокращение количества коммунистов совершенно очевидно привело к снижению уровня жизни в стране, и здесь мы имеем прямое следствие закона перехода количества в качество. Далее путём вычислений Павел показывал, что если увеличить количество коммунистов до хотя бы доперестроечного уровня, то другой уровень – жизни – должен резко и практически пропорционально подняться, а если довести количество коммунистов (хотя бы) до 100 процентов – то наступит полное изобилие и мир во всём мире – иначе говоря, коммунизм.

И при всём этом Павел был завзятым аркашистом, ибо в Аркаше он видел готового человека будущего, над селекцией которого безуспешно бились горе-педагоги ушедшей в небытие страны.

И когда Павел сделал попутное тригонометрическое открытие (сопоставляя количество коммунистов с уровнем благоденствия, он открыл гиперболическую параболу и параболическую гиперболу) и совсем уж попутное филологическое открытие: слово «товарищ», применённое к женщине, должно оканчиваться на мягкий знак – только Аркаша и сумел оценить всю важность и своевременность этих открытий.

Но Витюшу хрен ограбишь, хрен унизишь и хрен подавишь. Есть такие люди: они не гнутся и не ломаются.

Витюша – настоящий сермолист. Настоящее не бывает.

– За нами – самое правильное в мире учение, а за вами – что? – периодически вопрошает Витюша.

Я наблюдаю за ним влюблёнными глазами. Я мотаю на ус тактику общения с массами, я медленно, но всё же усваиваю его науку побеждать.

Вот он работает с подрастающим поколением: его бойцы приводят к нему внуков и правнуков для приёма в пионеры.

Чувствуется, Витюше не нравятся их причёски: у одного – слишком длинная («Скрипач, понимаешь»), у другого, наоборот, короткая – под бандита. В вопросах одежды Витюша проявляет себя бо́льшим демократом: короткие юбки пионерок его, как минимум, не пугают.

От его собственной причёски несёт мутным запахом никогда не мытых волос.

– А его Инесса вылизывает, зачем ему мыться, – ехидно замечает Октябрина – тётка с несносным характером, вообразившая себя Витюшиной оппозицией.

Сам Витюша говорит по этому поводу следующее:

– Настоящий сермолист хорош в любом виде. Самый грязный, самый оборванный сермолист мне дороже, чем любой холёный буржуй и уж, тем более, буржуйка.

И оппозицию Витюша пока терпит. Возможно, он ещё не выработал тактику борьбы с этим партийным недомоганием.