Разумеется, я понимал, что они заблуждаются. И все же они принадлежали к числу моих лучших учеников. Кто знает, вдруг у них все-таки получится?

Там видно будет… Я вдруг почувствовал зверский голод и вышел из компьютерного зала на кухню. Открыл холодильник. Надо перекусить, пока не подоспела следующая команда. Странный, конечно, способ зарабатывать себе на жизнь – мне платят за то, что всю жизнь было моим хобби. Когда был молод мой отец, символом впустую растраченной юности считался бильярд. В дни моей молодости безнадежными считали любителей компьютерных игр и игровых приставок. А я именно на них нажил себе состояние.

Потянувшись за сыром, я вдруг поморщился от острой боли в правом предплечье и закрыл холодильник. Боль, то утихая, то усиливаясь, преследовала меня уже две недели. Если не пройдет, придется обратиться к врачу. Не особенно-то я любил врачей и не особенно в них верил, но обращался к ним по необходимости. Страховые компании требуют, чтобы все регулярно проводили медосмотр. Когда-то здоровье давалось бесплатно, теперь же приходится платить за все.

Я осторожно открыл холодильник, взял с полки кусок чеддера, сорвал обертку, надкусил. Надо восстановить силы! Мысли о трех учениках не покидали меня. Мне уже много раз приходилось наблюдать разочарование, какое сейчас испытывали они. С улыбкой я вспомнил о первой встрече с этой троицей. Они обратились ко мне три месяца назад. Им, молодым, не терпелось познакомиться со мной, Конором Смитом. Меня считают осколком старины. Один глаз у меня голубой, другой зеленый; в левом ухе два больших платиновых кольца. И лицо гораздо более морщинистое, чем положено мне по возрасту. Единственный раз я позволил себе обратиться в центр восстановительной пластики, чтобы подрезать веки – теперь они не нависают и я лучше вижу. Свои поредевшие волосы я стригу очень коротко. Я ни разу не был в «бутике молодости», хотя их количество в Реале растет неудержимо. Как правило, одеваюсь я тоже старомодно: черная футболка, черные вельветовые брюки и ковбойские сапоги на стоптанных, скошенных каблуках. Сапоги, как и я, давно устарели, но я упорно меняю набойки и подошвы, хотя, по-хорошему, сапоги давно пора выкидывать. Кроме того, их всегда как будто покрывает тонкий слой пыли, которую я привычно стряхиваю с брюк. Правый рукав футболки у меня закатан до бицепса; в отворот засунута пачка сигарет. Над пачкой видны две татуировки. На одной написано «Детка», на другой – просто «Э». И хотя я в жизни не выкурил ни одной сигареты, пачка стала частью моего образа еще с тех дней, когда я гонял на спортивных машинах по только что сооруженному «Изумрудному городу».

Мне нравилось сравнивать себя с героем песни Джима Кроче[1] «Рой на гоночной тачке»; наверное, иногда именно таким я себе и кажусь.

Наверное, я сам себя пародирую… Но кому какое до этого дело? Уж точно не мне.

Правда, я всю жизнь презираю тех, кто слишком озабочен собственной внешностью. Благодаря достижениям в восстановительной пластике, особенно операциям с применением лазера, огромному количеству омолаживающих препаратов и процедур по изменению ДНК люди сейчас до глубокой старости выглядят молодыми и свежими. Моя одежда – тоже символ протеста; я принципиально ношу то, что давным-давно вышло из моды. Мне кажется, что благодаря одежде я хоть как-то выделяюсь в толпах пижонов – раньше их называли «хлыщами». Меня можно назвать «техно-хиппи». Так я и существую, и меня считают одним из лучших. Учеников часто смущает моя внешность. Я не прокалываю язык, хотя сейчас это последняя мода, не ношу пирсинг с драгоценными камнями и не делаю переливающихся татуировок… Но, привыкнув ко мне, ученики уже не сомневались в том, что я – человек незаурядный. Наверное, со временем они учатся видеть душу человека, а не фасад, за которым так любят прятаться многие.