Грубый тон для папани – обычное явление. Он резко заглушает голос Да-Ли-Ды, а маме обрубает крылья. Наше выступление испорчено. Вот урод!

– Я готовлю их к искусству!

– Ни в какое искусство они не пойдут! И уж тем более в танцы!! Чем они зарабатывать будут по-твоему?! Телом?!

Мама молчит. Неужели она сдалась только потому, что не зарабатывает денежки?

– Любимым делом. Зато воровать не будут, как твои коллеги-чиновники.

– Вон пошла отсюда! Не нравится что-то, проваливайте!

С удовольствием! Мамуленька моя! Мы понимаем друг друга с полуслова. А папу я намеренно не слушаюсь, потому что эта скотина лупит меня так, что попа болит еще дней пять. Даже Лари тайком подкладывает ему за это иглы в стул. Я смеюсь громче всех, и папа, каждый раз уколов свой свинячий зад, думает, что это я. Убегать от него изо дня в день получается лучше и успешнее, потому что он неповоротлив, рушит все на своем пути (это создает ему дополнительные препятствия), а я укрепляю мышцы тела, чтобы затанцевать потом музыку. Папа при любой возможности ругается то на меня, то на маму, то на Лари. И постоянно грозится нас выгнать. Мы уже и к этому привыкли. Ко всему привыкли.

Четыре капли йода и можно не ходить в школу. А родители пусть думают, что у меня слабое здоровье. Еще только первый класс, а я уже чувствую, что наше образование – фабрика дебилов. Я не знаю, как можно нормальному человеку сидеть на одном месте целый урок и слушать всю эту скукотищу! А когда я начинаю протестовать против всей этой нудятины, меня ведут к директору или звонят папе. Именно папе, ведь они знают, что папа сильно меня наказывает, а мама нет. Не терплю жестоких людей!

Дома мы с Лари и Ликой играем в поваров, уборщиков, интеллигентных людей, бродяг, танцоров, официантов. Перечислять можно долго. Творчество приветствуется, спешка – нет. Обычно быстро и хорошо получается только у профессионалов, точнее у мамы. Она говорит, что медленная аккуратность в делах учит нас терпению. Но я все равно делаю все быстро.

Правило: делай, как удобно, но не нарушай личное пространство других. Маму не радует чавканье, болтовня с набитым ртом, жирные губы и руки. Меня раздражает, когда по опустевшей тарелке скрипят ножом или вилкой, а Лари бесит шум разговоров и громкое глотание. Я стараюсь уважать мнение других, но у меня не всегда получается. Когда с нами ест папа, его раздражает все: если мы молчим, если мы говорим, если мы сидим с унылыми лицами, если мы смеемся, если мы не вытянули спину прямо, если мы случайно что-то роняем и так далее. Хотя когда он делает то же самое, это считается нормой! А еще он спрашивает только про школу. Мы с Лари не любим семейные обеды вместе с ним!

Без него мама рассказывает, как раньше танцевала на большой сцене. Она описывает все до мельчайших деталей, и я все больше и больше пропитываюсь желанием танцевать! Папа же до сих пор занимается непонятно чем: руководит какими-то фирмами, постоянно уезжает на какие-то встречи и болтает по телефону. Денег у него после этих «дел» навалом12, но, увы, я к ним доступа не имею, иначе бы все раздала. Так учит мама: отдавай и ничего не требуй взамен.

Раньше папа носил толстые золотые цепи, а теперь носит большой крест и часто крестит все вокруг: машину, дом, сейф, двери, квартиру и прочие бездушные предметы. Еще папа часто меняет технику, а нам отдает ненужное. Мы с Лари умеем пользоваться всем, но танцевать мне нравится гораздо больше. Раньше я складывала его «секонд-хенд» в ящик для мусора, как и мама, но потом один парень нашел меня по выкинутому телефону и попросил впредь отдавать напрямую ему. Так у меня появился первый друг – Руслан. Это начинающий компьютерный гений, который, в отличие от меня, живет в однокомнатной квартире с тремя собаками, двумя сестрами и братом. Мы с ним немного даже похожи: мечта Руслана – свалить