А. Мерекалов был принят Э. Вайцзеккером только 17 апреля. Не из-за «малозначительности повода», который вел к нему посла (как трактуют тенденциозные историки), но по причине сложных процедур согласования с Гитлером линии поведения и необходимости, в числе прочего, вынести принципиальное решение: вступить в полемику с советской квалификацией аннексии Чехии или, намекнув на понимание утилитарных озабоченностей СССР, ввести в оборот набор идей, интересовавших Берлин. Высшее руководство санкционировало второй вариант.
Советская и немецкая записи беседы 17 апреля разнятся, и не в деталях. Советский посол не уловил и плохо отразил в телеграмме в Москву концептуальные особенности речений статс-секретаря. А. Мерекалова больше занимала информационная сторона дела[138]. Между тем центральный элемент позиции Э. Вайцзеккера состоял в установлении взаимозависимости экономического обмена и тонуса политических отношений. Статс-секретарь дал понять, что Советскому Союзу не удастся выстроить равно нормальные отношения с двумя державами – Германией и Англией кряду, тем более с учетом «ответственности» Лондона за напряженность в Европе.
5 мая К. Шнурре известил поверенного в делах Г. Астахова, что правительство Германии «положительно» решает вопрос о советских контрактах с фирмой «Шкода» на изготовление зенитных орудий и приборов управления огнем. Через двенадцать дней Шнурре сообщил Астахову, что немецкая сторона «положительно изучит возможность» оставления в силе на территории «протекторатов Богемии и Моравии» положений советско-чехословацкого торгового договора 1935 года.
20 мая В. Молотов, ставший к этому моменту наркомом иностранных дел, имел беседу с послом Ф. Шуленбургом по просьбе последнего. Посол сообщил о желании Берлина командировать в Москву К. Шнурре для «экономических переговоров». История с предыдущим командированием советника, однако, не забылась. Приписав немцам желание использовать «экономические переговоры» в каких-то играх, Молотов резко заявил, что для этих занятий Германии «следовало бы поискать в качестве партнера другую страну». По опыту ведения дел с Германией, отметил он, без создания политической базы нельзя разрешить экономических вопросов. На просьбу посла уточнить, что понимать под политической базой, нарком ответил, что «об этом надо подумать и нам, и германскому правительству»[139].
Ввиду нарочито холодной реакции на немецкий зондаж Шуленбургу было предписано проявлять «полную сдержанность», пока русские сами не подадут сигнал. Москва безмолвствовала. Следующий шаг опять исходил от Берлина.
30 мая Э. Вайцзеккер пригласил к себе Г. Астахова. МИД Германии, заявил статс-секретарь, вступил в контакт с советской стороной по распоряжению фюрера и действует под его наблюдением. Заметив, что политику и экономику разделить нельзя, Вайцзеккер затем, согласно немецкой записи, заявил: «России предоставляется в немецкой политической лавке весьма разнообразный выбор – от нормализации отношений до непримиримой вражды». В своем личном дневнике он отразил суть беседы в словах: «Германия вносит инициативные предложения и наталкивается на недоверие русских»[140].
В тот же день Шуленбург был извещен о выработанной новой тактической схеме розыгрыша «русской карты» – за исходную точку контактов выдавать советское ходатайство о предоставлении торгпредству в Праге статуса филиала торгпредства СССР в Берлине. Поскольку это ходатайство тянуло за собой ряд принципиальных моментов, в его рассмотрение включился имперский министр иностранных дел, который представил доклад фюреру: нормализация отношений возможна, но при наличии взаимной заинтересованности.