– Неужели?

Старик смотрел на меня с улыбкой.

– Вы сказали, что у нас должен быть разговор, и это не выходит у меня с головы.

– Э, оставь. Право, милый, оставь. Давай вот я тебе лучше историю расскажу.

Он начал рассказывать, не забывая при этом опускать ложку в тарелку.

– У одного человека было два сына, и он решил разделить имение свое между ними. Один из сынов, получив свою часть имения, остался при отце, – ухаживать, так сказать, за отцовскими сединами. Другой сын, забрав прилагающуюся ему часть отцовского удела, ушел в другую страну и там распустил все, что у него было, якшаясь с пьяницами и блудницами. И настал в той стране голод, и сей юноша мечтал о том, как бы напитать чрево свое хотя бы тем, что обычно предназначалось для свиней, но и этого ему не давали. Тогда воскликнул он в сердце в своем: «У отца моего много наемников и каждый из них всегда сыт. Пойду я к отцу моему и скажу: согрешил я перед небом и землей, и уже не достоин быть сыном твоим, прими меня в число наемников своих». И пошел юноша к отцу. И увидел его отец и возрадовался. И принял отец сына в дом свой. И жили все они долго и счастливо.

Старик внезапно замолчал, медленно взял в руки краюху хлеба, отломил от нее добрый кусок, посыпал его солью и снова принялся за суп.

– Знаешь, что во всей этой истории меня больше всего занимает? – проговорил старик минуту спустя.

– Нет. Откуда же мне знать…

– Меня всегда занимал вопрос: что если этот блудный сын после прощения возьмет и обкрадет своего отца, и снова все прогуляет, и снова раскается, и опять пойдет к отцу прощения просить. Простит ли его отец во второй раз? А в третий? А в четвертый?

– Мне кажется, что он его всегда простит.

– Ты вот говоришь, что отец всегда простит сына; в таком случае:

«да здравствует безнаказанность», ведь любые проступки, при таком положении вещей, превращаются в чистую формальность – все равно, в конечном счете, простят.

– Не знаю, я об этом никогда не думал.

– У этой истории может быть еще один конец.

– Какой?

– О, это фатальное разрешение вечной истории: сын, сто раз просивший прощения у отца, вдруг устыдится идти и просить прощения в сто первый раз, ибо так ему гадко станет от своего нечестия.

– И что тогда?

– Да ничего особенного; у сына две дороги: либо он станет святым, либо пожнет ад.

– А что будет с отцом? – спросил я старика.

– Отец пойдет искать сына – это уж обязательно… хотя, от него в этом случае мало что зависит.

– А почему так?

– В нравственном совершенствовании посредников не бывает, ибо говорить

«нет или да» нужно всегда самому, вот почему от отца мало что зависит. Видишь ли, каждый сам решает, кем ему лучше оставаться – свиньей или человеком. Никакое прощение, в этом случае, ничего не решит. Если прощают нераскаявшегося негодяя, то он будет после этого, лишь прощеный негодяй, и не более того. А если негодяй переделает себя из плохого человека в хорошего, если он станет праведным человеком и честной жизнью докажет что ошибки прошлого всего лишь ошибки прошлого, так зачем ему после этого прощение? Прощение не простая вещь. Прощение, ежели оно не своевременно, может оказать человеку медвежью услугу; сняв с человека бремя ответственности посредством прощения, можно оставить человеческую совесть без необходимого топлива полезного для духовного роста. В то же время несвоевременное отсутствие прощения может на веке искалечить человека. Как же быть? Один Господь знает, как и когда прощать, а человек все равно будет поступать по велению своего сердца и так, как подсказывает ему насущная ситуация, однако, всякому человеку лучше перепростить, чем недопростить.