– Хорошо, Ольга Борисовна, хорошо….

Когда со дня смерти отца минул год, Лиза вновь появилась на пороге родительского дома.

– Лиза? – удивилась Ольга Борисовна. – Ты как здесь?

Она была приветлива. За этот год она, можно сказать, оправилась от смерти супруга, смогла отпустить от себя Марию Васильевну, которая считала подобное восстановление практически чудом. Да, были специалисты, препараты, грамотно подобранное лечение, но все равно чудо. Мария Васильевна проведывала Ольгу Борисовну не менее трех раз в неделю – заходила, мерила давление, разговаривала, оценивала состояние. Ольга Борисовна начала немного преподавать – сыграли свою роль связи и авторитет мужа, и вдове дали вести группу. В работе она была пунктуальна, требовательна, сосредоточенна, но дальняя память по-прежнему превалировала над ближней. Ольга Борисовна прекрасно читала лекции, но не могла вспомнить, как сегодня добралась до института – на троллейбусе или на автобусе. Еще одним побочным эффектом стало то, что она совершенно не помнила лиц студентов. На экзаменах и зачетах относилась ко всем одинаково – ставила по ответу, «автоматов» не признавала, посещение занятий не учитывала.

Дома все тоже наладилось. Ольга Борисовна даже находила определенное удобство в одиночестве – супружеская кровать была в полном ее распоряжении, подушки сложены высокой горкой, шторы почти не раздвигались – вдова страдала светобоязнью, предпочитая полумрак. Покойный же супруг любил яркий, брызжущий из окон свет, решительно раздвигал не только занавески, но и тюль, открывал форточку. Ольга Борисовна закупорила, зашторила окна, не застилала постель и подолгу возлежала на подушках, наслаждаясь простором и полумраком спальни.

Мария Васильевна радовалась ремиссии, удивительной, просто поразительной, восхищалась силой воли своей подопечной, которая заставляла себя гулять, делала гимнастику по методу Алексеевой. Ольга Борисовна облачалась в черный гимнастический купальник и черные же колготки и прыгала, скакала, совершала махи ногами, изображала просыпающийся цветок или гарцующую лошадь. Мария Васильевна считала, что ходьба по парку в достаточно быстром темпе куда полезнее странных, весьма неуклюжих танцев, но Ольга Борисовна верила в свои этюды.

– Машенька, разве вы не помните? Во времена нашей молодости алексеевская гимнастика была очень в моде. Она еще называлась гимнастикой Дома ученых. А открыла это направление сама Айседора Дункан! Это чарующая, удивительная, магическая красота свободного танца, разве вы не видите? Попробуйте! Это нужно прочувствовать! – убеждала ее Ольга Борисовна, хлопая в ладоши и прохаживаясь по коридору шагом «полечка».

– Не знаю, как скакала Дункан, но от ваших прыжков, Ольга Борисовна, так звенит хрусталь в шкафу, что скоро перебьется, – позволяла себе пошутить Мария Васильевна, глядя на то, как новоявленная «Айседора» выделывает замысловатые па ногами, отдаленно напоминающие танцы сиртаки и казачок одновременно.

Впрочем, Мария Васильевна считала, что любая физическая нагрузка, пусть и в таком виде, пойдет на пользу.

Год пролетел достаточно быстро. Урну захоронили. Решили ничего не устраивать. Ольга Борисовна с облегчением вернулась к обычной жизни, покончив со всеми похоронными делами, как она это называла. Мария Васильевна ругала себя за плохие мысли и предчувствия. Ошиблась. Ведь никогда не ошибалась. Видела то, что многие врачи не видят. А здесь ошиблась. Слава богу, что ошиблась. Втайне от вдовы Мария Васильевна купила и поставила в дальний угол на кухне, над холодильником маленькую иконку Богородицы «Прибавление ума». Приходя к Ольге Борисовне, Мария Васильевна сразу шла на кухню и тихонько, стоя перед холодильником, просила избавить рабу божию Ольгу от душевных заболеваний и послать ей просветление мыслей. Может, икона, может, препараты, которые принимала Ольга Борисовна, может, гимнастика Дома ученых, а возможно, все вместе подействовало, и Ольга Борисовна казалась совершенно здоровой – учитывая перенесенное горе и вынужденное одиночество. Мария Васильевна не знала, какую икону принести еще в дом к своей подопечной, чтобы не дать этому хрупкому равновесию сломаться. Один стресс, малейший толчок – и выстроенная, восстановленная память, психическое спокойствие слетят, как летит жесткий диск компьютера. Без надежды на восстановление.