Прикрываю веки и глубже погружаюсь в свое чертово сознание, пытаясь отыскать среди плохих воспоминаний яркие, будоражащие в венах кровь.

Как сюжет старой киноленты, в памяти мелькают кадры, где я совсем еще ребенок. Старая кухня, два года назад мама решила сделать ремонт и снесла к черту кладовку, видите ли, ей места мало. Уставший, но счастливый после работы отец. В этом воспоминании на его голове нет ни одного седого волоса. Хохочущая Славка, вечно в растянутой майке и рваных джинсах. Такое чувство, что бомжа обокрала, счастье, что шмотки додумалась постирать. Двойняшки коварно на нее поглядывают и придумывают новый план мести за испорченный Х-box. И я, сидящий за столом с растрепанной челкой и гогочущий вовсю. Двойняшки как по команде поворачиваются ко мне лицом и взглядом показывают замолчать, но я и так молчу. Только смеюсь и жую печенье, незаметно стряхивая на пол крошки, потому что знаю, если сдам двойняшек Славке, запросто могу проснуться с червями под одеялом. И сейчас, вспоминая счастливые семейные вечера, а особенно тот момент, когда проснулся утром непонятно с чем в постели, я смеюсь в голос. 

Смеюсь так, как несколько часов назад с Полиной. Собственный громкий хохот для меня настолько непривычен, что я резко замолкаю, услышав его. Миг — и в голове что-то щелкает, заставляя потянуться за смартфоном и набрать номер отца. 

Монотонные гудки — и тихий ответ позволяет вздохнуть с облегчением.

— Да, сын.

— Привет, пап, — замолкаю, думая, как правильней сказать. Не хочу вызывать лишних подозрений в свой адрес и заставлять отца волноваться, наоборот, я снова хочу мечтаю сыном, которым он гордился когда-то. — Как твои дела? Как мама?

— У нас все… хорошо. Мама в комнате, читает очередной любовный роман, а я… — отец тяжело вздыхает и ,судя по доносящемуся звуку, убирает в сторону бумаги.

— В кабинете изучаешь очередной договор? — имею наглость перебить отца, как раньше. 

— Да, именно, — тихо рассмеявшись, он настороженно продолжает: — Что-то случилось?

— Соскучился, — отвечаю честно и уже еле слышно спрашиваю: — Можно я к вам приеду?

— Артем, — на том конце провода слышен тяжелый вздох, заставляющий сердце на миг замереть. 

Неужели я настолько потерял его доверие, что он не хочет видеть родного сына? Я знаю, я во многом виноват, но главное ведь то, что я готов взяться за ум и начать исправлять ошибки, что совершил не думая. И плевать, что их чертовски много, я готов положить жизнь, лишь бы родители вновь мною гордились. 

— Я исправлюсь, пап, — обещаю впопыхах и ставлю на барную стойку кружку с недопитым чаем. Сейчас он кажется мне горьким, как моя жизнь.  

— Я не это хотел сказать. — И снова я слышу родной смех, согревающий давно заледеневшую душу. — Приезжай, конечно. На самом деле я собирался сказать, что наш дом — это твой дом. Всегда, Артем. Что бы ни случилось.

— Спасибо, папа.

Попрощавшись с отцом на доброй ноте, я надеваю серые пижамные штаны в английскую клетку и заваливаюсь спать. Красочные картинки счастливого настоящего преследуют по пятам на протяжении всего сна. Все настолько красиво, что мне не хочется открывать глаза и тем более подниматься с любимого ложа. Но странная вибрация под подушкой то и дело заставляет ворочаться и постепенно возвращаться в реальность.

Сквозь остатки сна шарю рукой под подушкой в поиске исчадия ада, которое мешает спать. Натыкаюсь на что-то тонкое, прямоугольное. На ощупь напоминает телефон, да только мой со вчерашнего вечера валяется на тумбочке. Не могу же я ночью лунатить? Или могу? 

Резко распахнув глаза, достаю находку и начинаю крутить ею перед лицом. Бирюзовый задник, забавный брелок в форме маленького серебристого самолетика и ни одной мысли, чьим он может быть. Почти ни одной. Что-то похожее я видел у Полины.