Но в том-то и дело, что я почему-то не воспринимала его, как чужого. Хотя до этого лишь пару раз видела мельком на семейных торжествах. И сейчас мне хотелось, чтобы  между мной и этим животным Амиром стоял доктор. Тогда мне хоть чуть-чуть стало  бы легче. Даже если  Айболит мне не поможет. Ведь он не должен. Кто я для него?

Пока я выиграла совсем чуть-чуть времени. А потом даже страшно подумать, что Амир сделает, когда впадет в ярость. Он и сейчас уже закипает. Видно по нему. Такой же огромный, как Айболит, но пугающий, опасный. От него за километр пахнет агрессией. Он словно дикий и очень голодный зверь только и ждет, когда можно будет вцепиться в добычу. У него даже ноздри трепещут.

Мои руки задрожали от страха, когда я надела эту чертову  кожаную куртку.

–А обувь? –Амир посмотрел на мои красные туфельки. –Там холодно. Пока до машины дойдешь, простудишься.

А я и забыла про обувь. В таком состоянии можно голой выйти и не заметить. Я взяла свои любимые коричневые

полусапожки на платформе, которые стояли под вешалкой.

–Ээээ… поморщился Амир. –Это что за лошадиные копыта?

Он наклонился, рассматривая  ряды обуви под вешалкой. Взял замшевые ботиночки на  высокой шпильке, которые я терпеть не могла, так как они были очень вычурные – с ажурной аппликацией и любимого горского цвета: бордового. Естественно, меня их заставила купить тетка вместе с курткой. По цветовой гамме они подходили. Но я их  надевала только когда мы ехали в гости к горским. Да и то под теткино шипение:

–Чего ты оделась, как хушкэ мучов? Старая кляча, да? Что это за вязаные обноски и обувь, как у мужика?

–Это стиль такой, тетя, –терпеливо объясняла я. – Демократический. Бохо называется. Сочетание блеска, этнических мотивов и нарочитой нищеты. Сейчас вся продвинутая интеллигенция так одевается.

– Куда продвинутая? В направлении дурдома? Шмохо! –морщилась Раиса, поднимала глаза к потолку и ныла: –За что мне это, бог? За что? Разве я плохо молилась? Разве я не помогала бедным? Что ни скажешь ей –все не так! Я ей слово –она мне десять поперек. Ээээ… грехи наши тяжкие, –она обхватывала голову и начинала горестно раскачиваться из стороны в сторону.

–Надену, надену, не плачьте только! –я торопливо натягивала очередное нечто: расписное, аляповатое, в стразах, "как у приличных людей".

Не вставая со скамеечки, я наклонилась застегнуть молнию на ботинках.

–Я помогу, –Амир присел на корточки, положил мои ноги к себе на колени, погладил щиколотки.

Его рука поднялась выше. Я замерла. Рвотный спазм сжал мое горло. Противная и жадная ухмылка скользила по его лицу. Пальцы любовно и по-хозяйски оглаживали мои ноги. Так гладят любимую машину, а не человека. Он застегнул молнию на ботинках и вдруг схватил меня за шею и  крепко поцеловал губы.

–Аааах, какая ты сладкая! – воскликнул он. – Жду-не дождусь, когда ты вся будешь моя! –он встал и хлопнул в ладоши: –Ялла-ялла –как говорят в Израиле! Давай-давай!

4. 4 глава. Тебянехватание в острой форме

Айболит

Тяжело вздохнув, он осторожно снял с коленей примостившуюся со счётными палочками  и лентами букв Ёлку. Домашние задания первоклашке еще не задавали, но Айболит и его мама шли с девочкой вперед, чтобы потом, в классе, ей было легче.

–Извини, Ёлочка,  на работу вызывают, –Айболит поцеловал дочку в теплую макушку, поднял и осторожно опустил на диван.

Он с самого рождения называл ее Ёлкой. Потому что она была, как  по Хемингуэю: праздник, который всегда с тобой.  Новый год начинается не  вечером тридцать первого декабря, а в тот момент, когда домой приносят пушистую ёлку и начинают ее наряжать. Так и с его дочкой Леночкой: она родилась с пухом, который забавно топорщился на крошечной головке. И ее глазёнки так же ярко горели восторгом, как шары на ёлочке.