Через стенку чуть слышался голос секретаря и стук пишущей машинки. Скрипнула дверь.

– Разрешите?

На пороге появился его зам Евгений Башкин.

– Да, – отозвался Раушенбах, – включайте свет. Я как раз собрался послать за вами.

Щёлкнул выключатель и световые блики заиграли на разных предметах. В ещё тёмных стёклах, футляре старинных часов, полированной поверхности стола заседаний и коричневой грифельной доске.

– Сейчас прибудут от Пилюгина. Возьмите кого-нибудь из динамиков, знакомого с посадкой.

– Скотникова бы. Да и ваше присутствие, Борис Викторович, не помешало бы.

– Меня отсылают в министерство. Перед обедом приедет Главный.

Раушенбах чиркнул что-то в густо исписанном листке

– Борис Викторович, – заглянула секретарша, – возьмите трубочку.

Звонили от Богомолова.

– Да, в десять ждём баллистиков от Келдыша. Меня не будет. Будет Башкин. Передаю трубку секретарю. Вам закажут пропуск.

– Борис Викторович, – не уходила секретарша. – Вам аспирант всё звонит по поводу отзыва. У него завтра защита.

– Отзыв отослан. Справьтесь у Лиды.

– Борис Викторович, я вытащу из двери ключ, – поднялся Башкин за выходящей секретаршей. – Иначе не дадут поговорить.

Раушенбах забарабанил пальцами по плексигласу на малиновом сукне стола.

– У Главного у нас будет бледный вид. Причём опять-таки без вины виноватыми.

Раушенбах внимательно посмотрел на Башкина. Перед ним сидел широкоплечий, тридцатидвухлетний мужчина, высокий и крепкий. Волосы его со лба уже начали редеть, а чуть раскосые глаза глядели лукаво и насмешливо. В молодости ему, как и всем, пришлось нелегко. Работал конструктором, учился заочно, прошёл, как говорится, огонь и воду. Затем аспирантура в одном из академических институтов, но потянуло на горячее. Здесь всё пришлось в строку, знания и практический опыт. За два года стал замом начальника отдела и лауреатом Ленинской премии.

Башкин объясняя чертил на доске, а Раушенбах спрашивал и делал заметки на крошечных листках. Не один из них пока не обмолвился о том, что действительно их беспокоило. Случившееся ночью. История с «тремя мушкетёрами». Так назовут эту ситуацию позже. «Ах, Пестряк, Забалуев. Ах, товарищ Доценко…», – будет петься в отдельской песне.

Накануне заканчивали отладку «Чайки». Непосредственный начальник бригады прибористов Михаил Чинаев был на ТП. Отладку комплекта закончили ночью, когда электрички уже не ходили. Решили отметить окончание хлопотных работ в общежитии, где играли в карты и выпили принесённый спирт.

Соседом страждущей комнаты оказался испытатель из КИСа. Ему тоже не светило начать свой напряжённый производственный день не выспавшись. Он их предупредил. Но тем уже «море было по колено», поэтому бдительный кисовец позвонил из вестибюля в милицию. Приехал скучавший оперативный отряд и «мушкетёров» скрутили. У Забалуева было больное сердце и ему особенно тяжело пришлось. Попутно было многое высказано. А когда после начали разбираться, в ход пустили привычное: они, мол, выдавали секреты. На фирму пришла официальная «телега». Теперь на второй территории ждали Главного. Он давно грозился навести порядок в отделе.

За исключением самого начальника в отделе все были молоды. Начальника сектора теоретиков Бориса Павловича Скотникова, первого отдельского кандидата наук поначалу стеснялись называть по имени-отчеству и для разгона за глаза именовали Борисом Крокодиловичем.

– Меня намеренно отсылают в министерство. От отдела идёт Петр Федорович, вам нужно усилить его.

– Нас всё ещё проверяют «на вшивость», – вздохнул Башкин.

– Такова наша собачья доля.

Неизбежное, как не противились, случилось: «мушкетёров» уволили по настоянию Главного. Когда после полёта на фирму приехал Юрий Гагарин, он всех благодарил, но особенно тех, кто готовил его корабль. В их числе сотрудников отдела 27 – «мушкетёров»: Пестряка, Забалуева и Доценко.