Он присел за свой учительский стол и только сейчас обратил внимание, что вместо двух журналов, на нем находится один. А именно – журнал 9-го «а». Значит, 9-ый «в» сбежал с урока раньше. Возможно, еще до перемены. А 9-ый «а», обнаружив, что вместо веселого сдвоенного урока предстоит обычная тягомотина одинарного, почувствовал себя предательски обманутым и… гордо удалился. Пожалуй, никакого чуда в этом бы и не было, если бы не одно обстоятельство по имени Седрак Асатурян, – единственный претендент на золотую медаль в следующем выпуске. Вот то, что этот Седрак не остался наперекор всему классу, – как он это неоднократно делал, – и есть настоящее чудо!

Авенир Аршавирович раскрыл журнал, намереваясь пополнить раздел «История СССР» существенными сведениями о числе, месяце и теме урока, как вдруг уперся взглядом в двойной ученический листок в клетку, исписанный размашистым недетским почерком. «Caro Maestro! Perdone usted mi…»[87] – прочитал он и остановился в ужасе, почувствовав, что волосы на голове у него зашевелились, и даже узрев этот процесс как бы со стороны. «Animula vagula blandeela»[88], – прошептал историк, внезапно осознав – потрясенно и пронзительно, – что без Вергилия в подобных ситуациях обойтись просто невозможно…

Испанский, в отличие от английского, французского, немецкого, ассирийского, старославянского, греческого и латыни (предполагалось, что знание этих языков будет большим подспорьем в его научной карьере, но пока что армянского и русского хватало с лихвой), Авенир Аршавирович знал неважно: с Лопе де Вегой еще более или менее справлялся, а вот с Франциско Кеведо впадал в мучительные словарные разыскания. Но отнюдь не посредственное знание языка удержало учителя истории от немедленного ознакомления с посланием, и даже не антинаучное предположение, что Брамфатуров, помимо телепатических способностей обладает еще и даром ясновидения (как же иначе мог он узнать, какие литературные ассоциации, какой литературы примутся томить разум и бередить душу Авенира Аршавировича?), а простой, как «голод – не тетка», инстинкт самосохранения. Правое полушарие приказало сжечь листок не читая. Левое, как более благовоспитанное, посоветовало обезопасить себя от внезапного вторжения нежелательных визитеров. Кого именно – не стало уточнять. Авенир Аршавирович выглянул в коридор, запер изнутри дверь на ключ, вернулся на место, закурил, горько усмехнулся неутешительному диагнозу: psychogenes alternaus[89]. Затянулся в последний раз, поискал глазами, куда приткнуть окурок, бросил его на пол, задавил каблуком, решился – աշխարհում մեռնել կա[90], – взял в руки послание, да как прочитал его! Одним махом, единым духом, взахлеб, не переводя дыхание. Знай наших!..

«Дорогой Учитель! Простите меня, это я подбил оба класса сбежать с урока истории. Слишком уж тема щекотливая, боялся не удержаться в рамках советской историографии, исповедующей принцип: «мы имеем ту историю, какая нам нужна». А у Вас и без меня хлопот с вашим моральным обликом homo soveticus-а хватает. Полагаю, и в Ваших и в моих интересах сделать так, чтобы я под тем или иным предлогом отсутствовал на занятиях, посвященных истории этой монструозной империи, и впредь. Со своей стороны всегда готов по первому Вашему требованию ответить на все Ваши вопросы по этой неблагодарной теме в конфиденциальной обстановке, дабы Вы не усомнились, какой именно оценки я заслуживаю.

P. S. Надеюсь, Вы и без меня прекрасно знаете, как поступить с сей эпистолой, и не сочтете эту нахальную приписку неуместным напоминанием».