Конечно, если бы генералы находились рядом с прелестницей, то все их пылкие взгляды, зуд, нетерпение могли бы напомнить библейский сюжет «Сусанна и старцы». И кто знает, возможно, именно в этом ключе дальнейшее и стало бы развиваться: домогательства, сутяжничество и т.д. Но по нынешнему своему рангу сидеть рядом с ней они никак не могли. Они ведь и на спецрейс-то этот почти протырились – попали в самый последний момент, до кучи. И усадили их за столы на задворках, у выходов, где сновали туда-сюда половые с кушаньями, тормозя возле них в последнюю очередь. А вот на удалении от Прекрасной, в приглушенном траурном освещении, с учетом былой профессии и за вычетом возраста один из них мог сойти, к примеру, за сильно усохшего и траченного молью Ахилла, другой – за обрюзгшего, облысевшего и побритого Одиссея. Или за пожухшего Агамемнона – оба сразу. Что, вкупе с именем-фамилией вдовы и названием поместья, наверное, и повело всю ситуацию в иную, античную сторону…

На следующее утро московская делегация улетала в неполном составе – без трех человек.

Один из оставшихся личностью был совсем загадочной. Никаких высоких постов он не занимал и большими делами вроде бы не ворочал, пышными регалиями не светился, вообще на новую вертикаль, похоже, нанизан не был, обитал где-то побоку, тем не менее всюду был вхож и принимаем причастными кремлевским сферам людьми с почтительной опаской. Говорили, что он порученец. Чей – не уточняли. Кому надо – те и так знали, по крайней мере догадывались, а кому не надо – знать было не положено. Само присутствие его в делегации выглядело непонятно – покойный был, несомненно, большой человек, но не настолько. Видимо, имелась в вояже порученца какая-то еще подоплека. На поминках он сидел поблизости от вдовы – за соседним столом, вместе с замами губернатора, которые были с ним очень предупредительны. Да и сам губернатор то и дело отвлекался от обязанности утешать оставленную и давал на него косяка. Будучи заинтригованным. И пытаясь разглядеть на лице порученца хоть что-нибудь, хоть какой намек. Но так и не разглядел – лицо было совершенно бесстрастно. Даже при взгляде на прекрасную скорбящую оно не оживлялось. Пару раз на нем что-то мелькнуло – причем диаметрально разное, – когда свежая подруга второго губернаторского зама решила на всякий случай состроить ему куры – вдруг чем папику поспособствует – и когда его коснулся бедром один смазливый официант, косящий под юного Бандераса, – и все.

Сверкающие взоры генералов он заметил – не заметить их было трудно, – но внешне никак к этому не отнесся. В конце поминок, когда из-за центральных столов гости начали потихоньку подниматься и расходиться и сама вдова, ясно было, вскоре это траурное собрание покинет, он встал, подошел к ней, чего-то пошептал на ухо и, не дожидаясь ответа, удалился.

Назавтра же он из своего люкса на подобострастные призывы не вышел – сказал через дверь заспанным голосом, что задержится и пусть летят без него. Звавшим показалось, что был он не один. Но они об этом предпочли тут же забыть.

Не вышли из своих номеров и оба генерала – их там попросту не было. Весь остаток вечера они куда-то звонили, о чем-то договаривались и отдавали команды, затем коротко, не раздеваясь, вздремнули, чтобы набраться сил, а рано утром, забрав вещи и погрузившись в присланные за ними машины с военными номерами, исчезли. Правда, потери этих двух бойцов никто в столичном отряде толком и не заметил – все маялись после вчерашнего