– Буду, – пообещал Шарц. – А ты спи, любимая. Все будет хорошо, я тебе обещаю…

Он наклонился и поцеловал ее. Она улыбнулась, закрыла глаза и довернулась на другой бок. Вздохнула тихонько. Он постоял еще мгновение и вышел, тихо прикрыв дверь.

В соседней комнате Эрик привычным движением сунул нож в рукав и лег на застеленную постель.

– Не спишь? – входя, спросил Шарц.

– Нет, наставник, – спокойно ответил Эрик.

«Ты знаешь, что я не сплю. Знаешь. Тебе известно даже, что я все слышал. И как вы с женой любовью занимались, и как потом обо мне беседовали… все я слышал. Ты страшный человек, наставник. Очень страшный. Послушать тебя – и начинаешь верить, что ты и в самом деле ее любишь… ее, меня, своих пациентов, всех остальных, вот только это не так. Такие, как ты, не умеют любить».

«Я надеюсь, что ты не знаешь, что у меня нож в рукаве. Я очень на это надеюсь…»

– Правильно делаешь, что не спишь, – сказал Шарц. – Поднимайся, и пойдем.

– Куда? – спросил Эрик, послушно вставая.

– Как куда? Гулять, конечно, – усмехнулся Шарц. – Ночь – лучшее время для бесед и наставлений. Наставник я или нет, в конце-то концов?

«Вот оно», – подумал Эрик. И нож в рукаве сделался теплым и тяжелым. Куда теплее и тяжелее, чем до того.

«Если бы я мог… если бы я мог поверить, что ты и в самом деле живой… что ты настоящий… что ты есть… что вся эта реальность вокруг меня не рассыплется вдруг на бессмысленные осколки… Здесь нет ничего настоящего, Эрик. Все, что притворяется белым и пушистым, на самом деле тусклое и острое. Или бесполезное».

– Ну, пошли, – сказал наставник, открывая дверь. – Сейчас только оденемся потеплее…

Лестница уютно поскрипывала под ногами. Как кошка мурлыкала. Лестница была настоящей, но от этого было только грустнее.

«Если бы я мог…»

Едва за двумя бывшими лазутчиками тихо закрылась уличная дверь, Полли встала. На ощупь нашла трут, огниво и кремень, зажгла свечу и опустилась на колени. Она будет молиться, пока не услышит тихий скрип входной двери и шаги мужа вверх по лестнице. Тогда она поблагодарит боженьку и всех святых заступников, погасит свечу и быстро-быстро юркнет в постель.

Он, конечно, поймет, что она делала. Он всегда все понимает. Но ведь поэтому она за него и молится. За это и любит. Он понимает ее, она – его. Нельзя любить того, кого не понимаешь. Можно понимать кого-то и ненавидеть, а вот не понимать и любить нельзя. Тем, кого не понимаешь, можно восхищаться, это другое. А любовь… любовь требует понимания с той же силой, с какой дети и больные требуют заботы.

Это хорошо, что наставник такой низенький. Ударить в основание черепа будет легко. Легко и наверняка. Повернуться и ответить наставник уже не успеет.

Именно так он убил двух жрецов в фаласском Храме. Первый беспечно повернулся спиной к тщедушному юнцу. Он так ничего и не понял. Осталось испуганно позвать второго. Второй в ужасе уставился на мертвое тело. Шаг за спину. Короткий взмах рукой. Еще один удар в основание черепа…

Так все и будет.

Еще несколько шагов по скрипящему снегу… тропа здесь узкая, наставник идет впереди так беспечно, словно за спиной у него и вовсе никого нет…

Еще несколько шагов по скрипящему снегу… заученный взмах, удар… то, с чем не справились две разведки, то, что показалось невозможным, свершится сегодня? Это даже странно, что все так просто…

Еще несколько шагов по скрипящему снегу…

«Ты же всемогущий… ты же чудовище… ну так останови меня… предвосхити…»

Короткий замах, и рука пошла вниз, неотвратимо вниз. За миг до удара Шарц вдруг задрал голову, уставившись на что-то в ночном небе, и нож, направленный точно в основание черепа, безвредно скользнул по широкой и твердой затылочной кости гнома. Гномья голова странно, противоестественно дернулась – кисть и пальцы, сжимавшие нож, свело жуткой болью. Эрик все-таки удержал оружие. Что толку! Противно щелкнув, лезвие сломалось у самой рукояти. Эрик уронил бесполезный обломок, с ужасом глядя в спину наставника. Вот сейчас он повернется и…