– А до сих пор вам, милочки, всё было сладко, да? Да! И вот скоро ночевать пойдете – ещё слаще будет!

Засмеялись по-доброму абсолютно все.

– А вот народу, гостям нашим  вот ровно сейчас и стало горько! Да так что некуда горше! Как вам, гости дорогие, незабвенные живется сей момент?!

– Горько!!! – хором и в одиночку отметили своё состояние все. – Ой, как горько! Не естся и не пьётся, обратно всё льётся!

Дядя Гриша резво отскочил назад и молодые, оставшись без его опеки, вытерли рушниками губы, поправили одежду и Серёга медленно наклонился к жене и скромно поцеловал её в уголок губ.

  Лет через пятнадцать мне отец случайно сказал, вспомнив ту свадьбу, что у казаков именно такой скромный поцелуй считается демонстрацией большой любви и нежности. А не то, что сейчас: глубокий,  длящийся под аккомпанемент хорового счета до двадцати. А если меньше – то и не любовь у молодых. А так, забава одна, временная.

После поцелуя тосты стали носиться над столами с удвоенной силой и скоростью. Прозвучало их не меньше тридцати. Даже мама моя скромная прочла громко и с выражением, на какое способна хорошая учительница русского языка и литературы, сочиненную лично и конкретно для них стихотворную здравицу. Прочла, помахала молодым рукой и села на место под бурные продолжительные аплодисменты. Я очень порадовался за маму. Стихи были красивые и берущие за душу.

Я пошел в двор, Саша достал из кармана два больших охнарика, подобранных возле столов, нашел возле чана около дров спички, спрятался за угол дома и с удовольствием выдолбил один чинар, а второй спрятал тут же. в траве возле угла. И только присел передохнуть от шума, как услышал душераздирающий дамский вопль:

– Невесту украли!! Украли бедную! На глазах у честного народу! Ты, олух,  куда смотрел, дышло тебе в нюх!!!?

– Да стихомирься, Марья Игнатьевна, по нужде отошла она. Что ей, подохнуть, что ли? Надо, понимаешь? Сама, небось, раз десять бегала!

Игнатьевна пропустила слова Серёгины мимо себя и заверещала ещё истошнее:

– Да где ж охрана-то была? Где старшой у нас? Что теперь, жених один жить должен? А? Отвечай, Гринька!

И она не по-женски тряхнула дядю Гришу так, что с него ажник фуражка соскочила.

– Народ! – почти отчетливо сказал дядя притихшим гостям. – Всем миром, да отыщем! Так говорю?

– Любо, Гриня! – пьяно заорал кто-то с середины застолья. – Вставай, братцы! Горе у нас. Невесту украли, паскудники!

И всё ожило, задвигалось, замельтешило и собралось в приличную толпу. Один Серёга сидел на месте и мирно ел куриную ногу.

Искать начнем с Сашки-пастуха! – крикнул мой дед Панька. – Он вор ещё тот. Арбузов у нас с бахчей прямо из-под носа натягал мешка три.

– И трансформатор в запрошлом годе с МТС он же и спёр, – сказал главный механик совхоза, знатный гость на свадьбе.

– Тогда айда до Сашка всем кагалом! – дядя Гриша рванул, если можно так выразится, первым. А за ним широким ручьём потекла раскаленная гневом лава гостей. Мои мама и бабушка Стюра тоже поднялись и тихонько ушли домой к Паньке. Спать, наверное. А я побежал смотреть, как у пастуха будут отбирать Серёгину жену. Становилось всё интересней и таинственней. Чего я совсем не ожидал от радостной свадьбы.

Бежать было не так уж и далеко. За угол, потом по переулку, над которым по всей его длине склоняли, соединяясь почти у земли, желтые ветки ивы. В этом переулке не было домов. Здесь раньше существовал большой пруд. Его, жившего не меньше сотни лет, закопали по приказу очередного директора совхоза лет десять назад. Так мне рассказывали местные. Чтобы можно было напрямую проехать из одной половины деревни в другую, а не делать крюк в три километра. В пруду поймали бреднями всю рыбу и перенесли её в большое озеро возле клуба. Закопали. А директора сняли через год за неправильные посевную и уборочную.