Мораль и совесть умерли давно.

И  в мире редок диалог разумный,

Звуча как гимн – нам всё равно.

Нет в человечестве кумира –

Зажечь в умах звезду –

Звезду величественного мира,

В мирском, божественном раю.

Он был отличным семьянином,

Во всём, везде – авторитет.

У женщин был всегда любимым,

И не стрелял он сигарет.

Но это всё – до дня веселья,

Где первый раз спиртного влил,

И в этот миг, для всех влюблённых,

Свиньёй он вечною прослыл.

Мораль сей жизни такова:

Спиртного ты не пей,

И будет светлой голова,

Среди таких «друзей».

Покидая родимый дом,

Подступила души слеза,

И оконный немой проем,

Мне с укором смотрел в глаза.

Удаляясь, я этот взгляд

В своем сердце всегда храню,

И судьбы, почерневший ряд

Жизнью прожитой не кляну.

Жизнь прошла, задевая струны,

Но мелодия не звучала,

Отдаваясь печальным звуком,

В сердце рванное мне стучала.

Вот конец наступил пути,

Оставляя незримый след.

Боже праведный, мне прости

– Жизнью прожитый грешный бред.

Я помню ночи бег…

И мать моя босая…

Упала, обессилев в снег,

Слова конвою, лютые, бросая.

Я проклинаю ночь.

Тогда луна светила,

И уходил я прочь,

А мать, в слезах молила…

Боялся я, в глаза ей посмотреть,

Нет силы, слышать, горькие рыданья;

Не даст ей Бог, спокойно умереть;

Я не желал ей причинять страданья.

Я не жалею о своем поступке

– Я боль души, возмездьем заглушил.

Не шел на сделки, подлые уступки,

И с совестью в согласье жил.

––

Письмо пришло, писала мать больная.

Писала в даль, последнюю строку.

И мысль побега, мучила шальная:

Увидеть мать я больше не смогу.

Письмо читаю бесконечно.

Слова дрожат, размытые слезой,

А за решеткой, облака беспечно,

Роняют снег, холодный и сырой.

И вот бегу, взрывая рыхлый снег.

Лай непрерывный, слышится в округе.

И сердце садит, беспощадный бег,

В полночном, озарённом круге.

С тоски умру, отдав пол жизни зоне.

Я не вернусь, пусть псы меня порвут.

Пусть пуля жгучая, пробьет мне сердце.

Живые там, поверьте, не живут.

Настигли псы, работает заточка.

Пот жаркий, заливает взор.

Тяжелой выдалась заснеженная  ночка.

Роняла кровь рябиновый узор.

Визжат собаки, рык уже слабеет,

И вот они, беззлобные лежат.

Там горизонт, безжалостно бледнеет,

А ноги, от усталости дрожат.

Мольбы мои, природа приняла:

Порывы ветра, снегом захлестнули,

Пространство, мглою белой замела,

И ноги вновь, в безмолвие шагнули.

Прости родная. Мать, не умирай.

Живой твой взгляд увидеть я желаю.

Тебе я знаю, уготован рай.

Мы там не встретимся, я знаю.

Сил больше нет, роняю тело в наст;

Тяжелый сон на веки налегает;

Сознанье гаснет, руку не подаст;

Виденья, мозг уставший предлагает.

Цветущий луг, и манит мать младая,

Цветы роняет яркие у ног;

А вот она, совсем уже седая,

И взгляд, укором нежным, строг.

Бежит трусцой понурая лошадка,

Отец в телеге старенькой сидит;

Во взгляде тень сурового осадка,

Губами бледными, судьбе своей грозит.

Жизнь пронеслась, заснеженной пургой,

Крутой извилистой тропою,

И вот, настал бессмысленный покой,

Прижав меня, карающей стопою.

Пока сознанье теплится во мне,

Плоть лапами еловыми согрета,

Я ласку близких ощутил во сне,

Без яви жизни, прошлого запрета.

Я погружался, в то небытиё,

Когда последний сон, всю жизнь мою пробудит.