Прежде чем я успеваю раскрыть рот, она снова улыбается и легонько толкает меня ногой.

– И розового.

Я качаю головой, неубедительно изображая неодобрение.

– Я сдаюсь!

– Нет, неправда, – говорит Алекс, уже совершенно серьезно. – Ты никогда не сдаешься. Ни при каких обстоятельствах.

И оба мы понимаем, что она имеет в виду не только мою работу.

Я встаю.

– Постарайся сегодня отдохнуть, хорошо? Без поднятия тяжестей и прочих глупостей.

Алекс вопросительно поднимает брови.

– А я как раз собиралась поколоть дрова, придется это отложить… Черт!

– И если тебе что-нибудь понадобится в магазине, дай мне знать по «мылу».

Шутливо козырнув, Алекс снова пихает меня ногой.

– Ступай! Ты уже опоздал. А я уже проходила через все это, не забывай. Обои в комнате Джейка я клеила, когда живот у меня был вдвое больше, чем сейчас.

Алекс улыбается мне, а я вдруг ловлю себя на том, что не могу вспомнить, когда она в последний раз так говорила. Все эти месяцы после смерти Джейка Алекс воспринимала материнство лишь как горечь утраты. Не только скорбь по сыну, но и отчаяние от невозможности иметь других детей. Все это время она могла говорить о нашем сыне лишь с болью. Но сейчас, возможно, ей наконец удастся воскресить и ту радость, которую он дарил. Этот ребенок никогда не сможет стать заменой Джейку, даже если б мы того захотели, но, быть может, он – или она – все-таки сможет стать искуплением…

И только подойдя к двери, я оборачиваюсь.

– Какая еще печально знаменитая техника ведения допросов?

Смех Алекс провожает меня всю дорогу до калитки.

Времени уже 10:45, а Эрика Сомер все еще стоит в заторе на шоссе А33. Она собиралась вернуться домой из Гемпшира еще вчера вечером, однако каким-то образом прогулка по берегу моря перешла в ужин, а ужин перешел в лишний выпитый бокал, и в половине десятого они с Джайлсом согласились, что за руль ей лучше не садиться. Поэтому новый план заключался в том, чтобы встать в пять утра и опередить понедельничный утренний час пик, но почему-то и этого также не случилось, и было уже девять с минутами, когда Сомер наконец смогла выехать. Однако она не жалуется. Она улыбается, кожа ее до сих пор приятно зудит, несмотря на горячий душ и холодную машину. Хотя это означает, что ей не во что переодеться и она не успеет заскочить домой. Телефон пищит, и Эрика смотрит на экран. Сообщение от Джайлса. Читая его, Сомер снова улыбается; ее так и подмывает написать лукавый ответ насчет того, что сказал бы суперинтендант, если б Джайлс по ошибке отправил такое ему, однако машина впереди наконец трогается. Джайлсу – в кои-то веки – придется подождать.

Увидев девушку, водитель такси сначала решил, что она пьяна. «Еще одна дура-студентка, – подумал он, – налакалась дешевого сидра и бредет среди ночи домой». Девушка была в доброй сотне ярдов впереди, но таксист видел, как ее мотает из стороны в сторону. И только подъехав ближе, он сообразил, что на самом деле она хромает. Девушка была в туфлях, но на одной сломался каблук-шпилька. Именно это заставило таксиста сбросить скорость. Это, а также то, где все это происходило. На пустынной Марстон-Ферри-роуд, за много миль до чего бы то ни было. Но в то же время Оксфорд где-то неподалеку. Посигналив, таксист свернул на обочину к девушке, по-прежнему полагая, что она пьяна.

Но затем он увидел ее лицо.

Когда поступает звонок, во всем участке, можно сказать, никого нет. Куинн где-то гуляет, Фаули должен появиться не раньше обеда, а Гислингхэм на учебе. Что-то связанное с управлением людьми, как объясняет Бакстер. После чего криво усмехается и замечает, что не понимает, зачем сержант тратит на это время: все, что нужно знать на этот счет, Гис может получить от своей собственной жены.