Машина останется ей, это подарок Ромы, он сделал его до свадьбы. Те годы её жизни были другими, они оба учились, были счастливы. Тогда между ними не стояло НИИ, четыре этажа из красного кирпича за бетонной стеной с колючей проволокой поверху. За КПП. Солидно для идущих мимо, но она знала, что внутри все давно прогнило. Всего один месяц, и все было решено. Она собиралась поговорить с Ромой. Их паспорта, свидетельство о браке, документы на собственность и машину: всё лежало в бумажной папке на полке в прихожей.

Она прибралась в квартире. Натерла зеркало в ванной, чтобы до блеска, мужа всегда это беспокоило. Еще раковины пемолюксом – для него же, для Ромки. Приготовила ужин, чай с мятой, включила телевизор на кухне и ждала. Еще утром договорились, что он будет не поздно, приманила его серьезным разговором, таких у них еще не было ни одного. До этого дня все мужу прощала, принимала его любого, с любимыми ведь так надо?

Был поздний вечер. Она сидела, глотала пустой чай, мята обволакивала голову. Храбрилась мысленно, пока нога в тапке трусливо постукивала о паркет. Паркет Рома сам укладывал, еще тогда, девять лет назад, когда только купили эту квартиру в хрущевке. Руки у него были что надо, настоящие, мужские.

Она смотрела сквозь пыль оконного стекла в смеркающееся никуда. Про себя репетировала, как сообщает мужу о разводе, сначала накормит его, выслушает. Главное, спорить не надо, предано смотреть в глаза, ждать, пока задобрится сытной едой и спокойной хозяйкой. Только потом, как бы невзначай напомнить о серьезном разговоре, попросить выслушать, не перебивать.

Говорить с Ромой даже мысленно было тяжело. Он сердился, хмурился, быстро понимал, что его обманули. Накормила, усыпила бдительность – все это изнанка, а лицо – коварный план. Предательница! Муж срывался на крик.

Она смахивала скользкие слезы, глотала чай еще и представляла все заново. Подбирала другие слова, более мягкие, и аргументы – более тяжеловесные. В конце концов, отлично подготовилась, знала все ходы наперед, как поставить мужу шах и мат. Не ждала только одного – тем вечером он не пришел. К полуночи решила, что как всегда задерживается, а не предупредил, так, всё понятно – заработался, такое раньше бывало, хоть и нечасто. А ночью начались звонки. Первый сообщил Ромкин начальник, потом врач из «Скорой», за ним старший лейтенант полиции, и наконец, Анжела Ивановна, его мама. Повесился.

Хоронили на второй день. Она не плакала, не могла больше. Смотрела на его лицо и думала, какой он красивый. Наконец, его ничто не тревожит, молчит, упокоен, аккуратно причесан, выбрит. Кожа без изъянов, даже помолодел. Щеки были розовые, как китайские помидоры. С румянами они перебрали, так не одна Катя решила, многие шептались в тот день. Мало кто знает, при жизни кожа мужа солнцу не подчинялась. Все тридцать два года, отведенные кем-то, он проходил бледным. Вот глаза вечно красным напитывались от компьютера, она еще смеялась – «ты копия вашей белой крысы из лаборатории!». Сама она её никогда не видела. НИИ предприятие режимное, вход только по пропускам, для сотрудников. Да и Ромка о том, что внутри, за столько лет брака ни одним словом не обмолвился. Как же – страшный секрет! Но её в этом не переубедить было, подопытный зверек у них есть, а как иначе, это био- лаборатория или что? Даже представляла себе ее. Редкая шерстка, потому что лысеет, потому что опыты, хвост надломлен – сопротивлялась.

Она стояла над ним, и у нее не получалось смириться с этим. Человек вроде умер, а розовый, будто только что из бани вышел и прилег на воздухе понежиться. Не хотела долго смотреть, а взгляд сам прилипал. Спиной то понимала – там ждет очередь, люди хотят попрощаться, Анжела Ивановна вон не устает, подвывает. Сначала она этого не поняла, думала, собака скулит, выпрашивает сухари. Нужно было целовать мужа, они все ждали от нее этого. Поцеловать и сразу спрятаться. Хотелось раствориться, слиться с деревом, стать его стволом, шуршанием листьев.