– Слушайте, – заговорила она, не поздоровавшись, – Дафи уже отправляется на эту ярмарку, и я еду с ним. Ему надо поговорить с местными шишками. Он хотел и растяпу поднять пораньше, чтобы тот пообщался с народом, но я сказала, что он неважно себя чувствует и приедет немного погодя.

– Ладно, – сказал я, – хоть мне и не платят за это, я попытаюсь его доставить.

– Мне все равно, приедет он или нет, – ответила она. – Плевать мне с высокой горы.

– И тем не менее я попытаюсь его доставить.

– Валяйте, – сказала она и пошла по коридору, раздирая юбку.

Я посмотрел в окно, увидел, что впереди у меня опять целый день, побрился и пошел вниз пить кофе. Потом я поднялся к своему номеру и постучал. Внутри послышался странный звук – как будто в бочке с пухом дудели на гобое. Тогда я вошел. Дверь я накануне не запер.

Был уже одиннадцатый час. Вилли лежал на кровати. На том же месте, в том же смятом пиджаке, со сложенными на груди руками и бледным ясным лицом. Я подошел к кровати. Голова его оставалась неподвижной, но глаза повернулись в мою сторону – так, что я удивился, почему не слышу скрипа в глазницах.

– Доброе утро, – сказал я.

Он осторожно приоткрыл рот, оттуда высунулся кончик языка и медленно пополз по губам, проверяя их и смачивая одновременно. Затем он слабо улыбнулся, словно пробуя, не лопнет ли кожа на лице. И поскольку она не лопнула, прошептал:

– Кажется, я вчера напился?

– Да, удачнее слова не подберешь, – ответил я.

– Это со мной в первый раз, – сказал он. – Я никогда не напивался. Только раз в жизни попробовал виски.

– Знаю. Люси не одобряет спиртного.

– Но она, наверное, поймет, когда я ей расскажу. Поймет, что меня довело до этого. – И он погрузился в задумчивость.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – сказал он и принял сидячее положение, свесив ноги на пол. Он сидел в носках, прислушиваясь к напряженным процессам в своем организме. – Да, – заключил он, – нормально.

– Ты едешь на митинг?

Он с усилием повернул голову и посмотрел на меня, причем на лице его изобразился вопрос, как будто отвечать была моя очередь.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну, столько разных событий.

– Да, – сказал он. – Еду.

– Дафи и Сэди уже отбыли. Дафи хочет, чтобы ты приехал пораньше и пообщался с народом.

– Хорошо, – сказал он. Затем, упершись взглядом в воображаемую точку на полу, метрах в трех от своих носков, снова высунул язык и стал облизывать губы. – Пить хочется, – сказал он.

– Обезвоживание, – объяснил я, – результат чрезмерного принятия алкоголя. Но только так его и можно принимать. Только так он приносит человеку пользу.

Но он не слушал. Он встал и поплелся в ванную.

Я услышал плеск воды, шумные глотки и вздохи. Он, должно быть, пил из крана. Примерно через минуту звуки смолкли. Некоторое время было тихо. Потом раздался новый звук. Потом мучительный процесс окончился.

Он появился в дверях, цепляясь за косяк, с выражением печальной укоризны на лице, орошенном холодным потом.

– Зачем ты на меня так смотришь, – сказал я, – виски было хорошее.

– Меня вырвало, – сказал он с тоской.

– Ну, не тебя первого, не тебя последнего. Кроме того, теперь ты сможешь съесть горячий, жирный, питательный кусок жареной свинины.

Эта шутка, по-видимому, не показалась ему удачной. Как и мне. Но неудачной она ему тоже не показалась. Он просто держался за косяк и смотрел на меня, как глухонемой на незнакомца. Затем он еще раз удалился в ванную.

– Я закажу тебе кофе, – крикнул я, – он тебя взбодрит.

Но он не взбодрил. Вилли выпил его, но он даже не успел дойти до места.

Потом он прилег. Я положил ему на лоб мокрое полотенце, и он закрыл глаза. Руки его покоились на груди, и веснушки выглядели как крапинки ржавчины на отшлифованном алебастре.