В Петербурге в 1917 году жило 2,5 миллиона человек. Сегодня – 5 миллионов. Больше чем за сто лет город увеличился всего в два раза (Москва, например, в семь раз). Старый город невероятно велик по площади: от Охты до Гутуевского острова, от Черной речки до Обводного канала идешь среди ландшафта, сложившегося в другой эпохе.

Привычка смотреть на все сквозь призму истории стала распространяться и на созданное в XX веке. Истинный знаток Петербурга имеет представление не только о великокняжеских дворцах и доходных домах, но и о конструктивистских жилмассивах, и о построенном при Сталине Московском проспекте, и даже о сериях типовых домов 1960–1980-х годов.

В «поклонении Петербургу» присутствует некоторое противоречие. С одной стороны, существует стереотипное представление об имперской столице, построенной не для людей, идеале холодной красоты, не терпящем мельтешения и хаоса. С другой стороны, невозможно представить себе старый город отдельно от горожан. Многие дома мы ценим вовсе не за архитектуру, которая сама по себе может быть нисколько не выдающейся, а за то, что в них жили Достоевский, Некрасов, Блок, Ахматова, Хармс, Шостакович. Последние 15 лет доказали: важнейшая особенность дореволюционных кварталов заключается в том, что они устроены удачно для любого рода человеческих взаимодействий, будь то прогулки по загадочным длинным улицам, посиделки в кафе или во дворах, организация выставок любого масштаба или ярмарок на площадях.

Названное противоречие между ампирной торжественностью ансамблей центральных площадей и скромным обаянием улицы Рубинштейна кажется нам надуманным. В застройке и планировке города отражаются замыслы и чаяния людей, их нравы, господствующая мода, состояние общества и экономики. В конце концов, даже самые, казалось бы, неприспособленные для повседневной жизни пространства вроде Дворцовой площади следует считать в первую очередь частью огромных подмостков, на которых разворачивается петербургская пьеса.

Мы хотели бы представить читателю взгляд на историю Петербурга, которая была бы одновременно историей архитектуры и историей людей.

Постараемся избежать наукообразных слов и выражений, быть по возможности точными и ясными.

История – это не вполне то, что происходило на самом деле. По большому счету, мы не можем восстановить события слишком далекого прошлого во всех подробностях. Чаще всего нам неизвестно, когда именно первые люди поселились в том или ином городе, сколько их было в точности и чем они занимались. В лучшем случае у нас о таких вещах есть приблизительное представление. Историей называют то, что мы более или менее наверняка знаем о прошлом, и то, как мы это преподносим.

Скажем, годом основания Москвы считается 1147-й, когда она была впервые упомянута в письменном тексте. Но это не означает, что раньше ее не существовало. Археологи, например, считают, что поселение на месте нынешней Москвы появилось по меньшей мере за сто лет до той даты, которую мы считаем «днем рождения» столицы.

Начало истории города – начало не его существования, а рассказа о нем. К Петербургу это относится даже в большей степени, чем, пожалуй, к любому другому современному мегаполису.

Когда Петр I только начинал его строить, он намеренно распространял идею, будто бы новая столица вырастает на пустом месте среди лесов, болот и чахлых деревень. Постепенно такое представление прочно вошло и в русскую литературу: и мы традиционно отсчитываем историю Санкт-Петербурга с даты закладки будущей Петропавловской крепости на Заячьем острове 16 (27) мая 1703 года.