Курт и Реха рассмеялись.

– Леонора, – сказал Курт.

– Умный мальчик, – отозвался Хаманн. – Смейтесь. Каждый позорит себя как может. – Николаус до тех пор неподвижно стоял позади них с отсутствующим выражением лица, но не из равнодушия или даже надменности, как подозревал мастер, он был занят тем, что рассматривал комнату и людей, их черты и некоторые характерные для них жесты, впитывал это все в себя.

– Возможно, мы могли бы помочь, – задумчиво сказал он. – Каждый из нас может сделать рецензию на книгу, я думаю, и… Я вот немного разбираюсь в живописи. – Он покраснел. – Это всего лишь предложение…

Бригадир кивнул, а Хаманн облегченно вздохнул.

– Что ж, потрясающе! Какое хорошее предложение. – И он снова облегченно вздохнул еще и потому, что изменил свое суждение о неповоротливом парне.

Когда они вышли из барака, Курт спросил:

– И как вам этот толстый босс?

– Замечательный, – тут же ответила Реха.

– Думаю, он хороший человек, – сказал Николаус.

Курт, который еще не забыл про «жетон для собаки», сказал:

– Завидую вашему энтузиазму, – сказал он насмешливым тоном, но его насмешка была ненастоящей. С привкусом горечи он подумал: «Я и правда завидую их энтузиазму. Замечательный… Хороший человек… Может, они правы. Но почему тогда, – обеспокоенно он спрашивал себя, – почему я не могу восхищаться другими?» Вслух он горячо сказал: – Он же прижал своего бригадира к стене!

У здания управления им пришлось долго ждать: теперь, в конце смены, улица бурлила, мимо проносились колонны пустых автобусов, машины бесшумно скользили сквозь наглые, проворные стаи мотоциклов (среди них были те самые молодые люди в шлемах и кожаных куртках, которые начинают гонки, как только выедут на шоссе), а вокруг остановки толпились люди.

Девушки из администрации, плотники в черных вельветовых костюмах, женщины в мешковатых синих комбинезонах.

Стало прохладнее, ветер шевелил тяжелые темно-зеленые сосновые ветви. Пахло пылью и дымом и немного лесом. Николаус подумал: «Жаль, что я пропустил самое начало… Тогда я был в девятом классе. Четыре года, прикованный к школьной скамье, а между тем этот гигант рос, и все эти газетные репортажи – лишь бледный отблеск реальности. Если бы я увидел это здесь раньше, я думаю, что сбежал бы из школы…» Он украдкой ощупывал свои мощные мускулы и, полный неясной тоски, мечтал о еще нетронутой природе, о романтической, пахнущей потом жизни среди отважных мужчин, сражавшихся с лесом тяжелыми топорами, забыв, что там были бензопилы и бульдозеры.

Курт ткнул его в бок.

– Пошли, поэт! Выставляй локти и вперед! – Переполненный автобус остановился, и Курт протиснулся внутрь, таща Реху за руку. Николаус вежливо пропустил вперед еще нескольких женщин, а затем кондукторша захлопнула дверь, автобус тронулся, и Николаус остался на улице, немного удивленный, но невозмутимый:

– Раз так… Однажды должен подъехать следующий.

Они стояли в переполненном автобусе, кто-то толкал Реху локтем в спину. Она приподнялась на носочки.

– А где Николаус?

– Отстал, – ответил Курт и с улыбкой посмотрел на Реху. – А что? Он стоит и рассматривает комбинат. Он из тех людей, которые всегда опаздывают.

– А ты из тех, кто всегда приходит вовремя, да? Никогда не отстаешь? – тихо и зло спросила Реха, и Курт, не видя выражения ее лица, весело подтвердил:

– Я нет. Я всегда на высоте и никогда не дам себя в обиду.

На фоне шума двигателей и голосов слова Рехи казались шепотом.

– Какой ты жалкий, – тихо сказала он. – Как ты действуешь мне на нервы своим разгильдяйством. Всегда на высоте, а остальные отстают…

Курт наклонился к ней, думая, что ослышался, и его светлые пряди волос упали ему на лоб.