Милиционеры повели Гирю к машине.

– Ну что, пошли? – сказал он и только сейчас вспомнил, что прошло не меньше часа, как он вышел во двор. – Знаете, мне бы жену предупредить… давайте заскочим во двор на минутку.

Девушка кивнула.

Войдя во двор, он сразу увидел Ольгу, она напряжённо ходила у подъезда. Увидев их, быстро пошла навстречу.

– Вот, познакомься, – как можно бесшабашнее сказал он жене, – отбил у разбойников.

Ольга, ничего не понимая, оглядывала девушку.

– Ты не волнуйся… напали на неё… Милиция была, попросили на минутку в пикет зайти, рядом тут. Расписаться там надо… Иди домой, я скоро.

Ольга пошла к подъезду. Так и не сказала ничего.

Шли молча, только перед опорным пунктом девушка вдруг остановилась.

– Я… спасибо вам… Я… прошу вас… пусть будет… как этот сказал. Они ведь отомстить могут. У нас в посёлке одного парня чуть не убили, он на суде свидетелем был.

– Так вы же сказали про серёжку… что сорвал он её…

– Скажу, что сама отлетела. Испугалась, мол, перепутала… Спасибо вам, а то б… Не надо говорить. Я… я завтра же уеду отсюда. Не надо суда никакого. А то весь поселок узнает… Что мужики напали на меня. А у меня… свадьба скоро… понимаете?.. И вам зачем… нагрузка эта?..

Он стоял, раздумывая. Хотелось рассказать девушке про Гирю, про бедную тётю Клаву, которой сегодня сорок дней.

– Свадьба у меня, понимаете? – робко повторила девушка, – А узнают… разговоры пойдут… Не надо ничего этого. Спасибо вам… извините…

– А серёжка у вас осталась?

– У меня, у меня, – как-то даже радостно ответила девушка, чувствуя, что он колеблется.

– Ну… тогда чего ж делать там? Чёрт с ним, сутки, может, дадут за хулиганство…

Он глянул на тускловатый свет окон расположенного в цокольном этаже опорного пункта: низкие занавески были задёрнуты. В стоящей рядом милицейской машине тоже никого не было.

И они не оглядываясь пошли обратно.

…Дома он прошёл на кухню, сел за столик. Через минуту выглянула Ольга, опять ничего не спросила, закрыла дверь.

Он сидел долго, растерянно вспоминая происшедшее. И девчонку жалко, и Гиря, гад, вывернулся…

«Ладно, недолго пановать ему, всё равно попадётся», – успокаивал он себя. Но на душе было плохо, сухо как-то, непривычно. Будто сам украл что-то, в дом принёс…

Снова хотелось курить. Но про лежащие где-то в куртке папиросы, которые дал ему молоденький сержант, он как бы не помнил.

1989

Перед самым Новогодьем Лохов пошёл на почту отправить тётке немудрёную посылку: чаю да сушек, лекарств, что в письме просила, пару платков простых, кулёчек дрожжей. Жила тётка недалеко, в Зареченском совхозе, на машине часа два, если паромом через Волгу, а вкруговую через плотину – ещё часок набегал, тоже не растрясёт.

Осталась тётя Маня одна давно уж, но пока сильно не бедствовала. И уголёк был, и в щели не дуло, и харчишки не кончались. Над землёй она спину давно не гнула, до пенсии в магазине убиралась, а вышла на отдых заслуженный – стала к положенным рублишкам продажей маленько прибавлять: то семечками, то рассадой совхозной дачникам по весне, а то и самогонкой, чего греха таить. Справно жила, злыми завидками соседскими не обросла, со всеми ладить умела. Плохо только – одна, а годы уж, но тётка сильно не жаловалась, попривыкла, иль казалось, что так. В город к Лохову насовсем не просилась, и сам он разговоры эти не заводил ещё, мол, поживём – увидим.

Лохов бывал в совхозе в командировках по нескончаемым шефским делам и просьбам. Всегда останавливался у тётки, привозил какие-никакие по нынешним временам гостинцы. Тётка ахала, всплакивала, вспоминая невесть куда сгинувшего муженька, но потом непременно просила племянника: «Ты, Шура, присылай лучше, чего тягать-то? И ящички сгодятся, для рассады…»