Он выронил папиросу. Когда, нагнувшись, искал её, у него из кармана выпала початая чекушка и со звоном разбилась о камни. Разогнувшись, новенький грязно выругался и носком ботинка стал тыркать осколки прямо в воду.

Первым не выдержал Андреич.

– Ты откуда взялся такой, чего стекло кидаешь? Тут река, понимаете ли, а не помойка… Распарило тебя, так охолонь маленько. Можем помочь… Уходил бы ты с этого места…

Новенький нагловато-удивлённо поглядел на Андреича и только хотел открыть рот, как поднялся Димка.

– Ну ты… химик… Здесь человек ловил. Сам ты гандон штопаный. Двигай отсюда, пока я не взялся узнать, чего у тебя больше, зубов или рёбер…

Крупная фигура шофера подействовала на новенького мгновенно. Что-то бормоча, он сложил немку и, храбрясь, перешёл было на другое место, но потом, матюкаясь под нос, выщелкнул окурок в воду и стал карабкаться по насыпи вверх, на мост, чтобы уйти совсем…

В нынешнюю весну перестал ловить у моста и Димка. Один раз зашёл с сынишкой, без снастей, объявив, что получил квартиру в дальнем районе. И ехать оттуда в центр города больше часа надо… До ближайшего водохранилища, что на канале ВолгоДонском, сподручнее добираться, полчаса на машине. И рыбы там поболе…

Вот так, незаметно, из могикан у моста одни мы с Андреичем остались.

…Ловилось в тот вечер худо, но мы терпели. Ведь часто как бывает: только решишь сматывать удочки – и попадается рыбёшка. Ну и сидишь, ждёшь следующую. Вот и нас тогда задержал сначала щурёнок, потом тощая сопёшка прицепилась. А уж когда ушёл, из сачка уже, приличный язёк, то мы решили ночевать, после заката немку установили.

Я сходил к возвышавшемуся на соседнем бугре ресторану «Маяк», взял там тройку старых ящиков на дрова: хоть и «май месяц», а утрами холодно у воды, да и вообще с костерком веселее.

Но дровами мы не попользовались…

…Луч фонарика высветил жутковатую картину: на сетке, еле умещаясь, лежал лицом вверх голый утопленник… Чуть позже я разглядел, что у него на одной руке не было ладони… Но сначала бросились в глаза – узкое жёлтое лицо с поблёскивавшими выпученными глазами, короткая мужская стрижка, прилизанная водой. Видимо, потонул он совсем недавно, еще не успел – ох, господи!.. – распухнуть, лежал на сетке, твёрдо вытянув тонковатые ноги, а вторую руку, целую и чуть согнутую, тянул вверх, к верёвке, будто желая оборвать её…

Андреич охнул и вдруг выронил фонарик, тот полетел вниз, на камни. Звякнуло стекло, и всё снова провалилось в темноту. Верёвка вырвалась у меня из рук, лебёдка визгнула, снизу раздался шипучий шлепок об воду…

– Чё… делать-то будем? – через минуту осторожно спросил у меня и у себя Андреич. – Да-а… прям мурашки бегают… Это Цветков не растерялся бы. Он с хирургией своей всякого навидался. Особенно со студентами в анатомичках… А мы…

Я молчал.

– А ну-ка потяни ещё…

Я потянул, и немка мигом выскочила из воды, тяжёлой она уже не была.

– Пусто…

Андреич снова умолк, потом чиркнул спичкой, задымил. Я тоже помалкивал, косясь на папиросный огонёк.

Темь между тем снижалась, обступала. Внезапно прилетевший ветерок захлюпал волной, округа сразу наполнилась шипящими звуками, казавшимися нам то чьим-то покашливанием, то осторожными шагами… Чего греха таить, страшновато было: ведь рядом, внизу, в стылой воде, на склизком каменистом дне лежал мёртвый человек.

– Надо… это… в милицию заявить, – неровным голосом, поперхивая, сказал Андреич. – Может, убили его… Вишь – раздетый, ограбленный, может… Пусть приедут, с водолазом дно прочешут… Дело серьёзное… Да-а… Рыбаки ловили рыбу, а поймали… Пойдём, позвоним в отделение…