– Да вот, Ириш, приволокли кота и хотят, чтоб я их раздела, да ещё и к доктору пустила! – возмущается Зинаида.

А эта, которая Ириш, всё улыбается и всё за ухом меня чешет.

И чем дольше чешет, тем больше мне нравится. Нет, мяу, вы уж как хотите, а я из такой замечательной поликлиники по доброй воле не уйду!

– Да ладно тебе, Зин, у нас же особая поликлиника, к нам с чем и с кем только не приходят, – улыбается Ириш.

– Тебе легко говорить! – злится Зинаида и на неё. – Ты медсестра, с тебя взятки гладки. А я лицо ответственное, меня за такое по головке не погладят!

Мяу! Я, кажется, начинаю понимать! Бедную Зинаиду не гладят по головке. Вот она и злая. Ведь если тебя не гладят по головке, это очень грустно. День не гладят, два не гладят – на третий взвоешь. Понимаю, мяу.

Но тут папа Лёвы не выдержал и тоже раскричался.

– Что у вас за синдром вахтёра? – кричит. – Чуть что – «не пущать»! Видите, ребёнку плохо, ему с котом легче, что с вас – убудет?

В общем, они долго так препирались, и мама Лёвы уже почти заплакала, но тут пришёл сам доктор. Большой такой. Как два Лёвиных папы.

– Что за шум, а драки нет? – спрашивает.

Ну Зинаида стала и ему на нас жаловаться, и в меня пальцем тыкать, чуть не в морду, извиняюсь… Обидно, мяу! А Ириш, наоборот, стала доктора уговаривать: мол, посмотрите, какой милый мальчик и какой у него милый котик. Я сама лично, мол, с ним посижу, пока вы их принимать будете…

Мяу, сама лично? Такая знатная заушная чесальщица? Теперь я не просто отсюда не уйду, а – ни за что!

– Григорий Борисыч, ну пожалуйста! – Ириш просит.

И мама Лёвина, и папа, и все вокруг столпились и очень просят.

Григорий Борисыч тогда говорит:

– Ну ладно. В виде исключения можно. Только, Ириш, с рук кота не спускай! Не дай бог разобьёт чего в кабинете или того хуже: нагадит.

Мяу! А вот это я попросил бы! Что значит – «нагадит»?! Вы за кого меня принимаете? Я не какой-нибудь уличный котяра, который вести себя не умеет! Что ж я, потерпеть не могу? Обидно, мяу!

В общем, взяли мы талончик и ждём. Сидим у кабинета.

Тут много разных детей с родителями. И все дети такие странные. Говорят что-то непонятное, ходят взад-вперёд без остановки, натыкаются на стены, и глаза у них какие-то прямо стеклянные, мяу… Ужас, в общем.

И Лёва наш, получается, тоже странный ребёнок: его мучают ночные кошмары.

Долго-долго сидим. Григорий Борисыч каждого ребёнка по полчаса принимает, а то и больше! Обстоятельный доктор. Похвально, мяу… Но сколько же можно ждать?!

Но вот мы наконец в кабинете. Мама, папа и Лёва с надеждой смотрят на доктора, а я смотрю на медсестру Ириш. И тоже с надеждой. На то, что возьмёт на руки – ну и почешет, мяу!

Лёвина мама, волнуясь и сбиваясь, пытается рассказать доктору про Лёвину проблему, а Лёвин папа молчит и, кажется, сейчас заснёт: он устал после ночной смены в шахте. У него очень опасная работа, мяу, ему самому бы к врачу. Бедный большой хозяин.

Доктор слушает внимательно, потом поднимает на нас глаза и удивлённо спрашивает (вот тогда он и спросил):

– Я что, ветеринар? Почему здесь кот?

И мы удивлённо смотрим на него в ответ: он же сам полчаса назад разрешил!

Ириш тогда говорит:

– Григорий Борисыч, вы забыли: у гардероба они стояли с котом – вы сказали, можно.

– Да? – удивляется доктор. – Ну раз сказал, значит, можно… – Снимает большие очки и трёт пальцами глаза. – Вечно обо всём забываю.

«Ну да, – думаю я, – с такими странными пациентами сам с ума сойдёшь».

– Ну вы его тогда подержите, Ириш, – говорит доктор.

И я перехожу в руки медсестры. Она тёплая, почти как мой Лёва. Я подставляю ей ушко, но она, кажется, тоже забыла – забыла, что меня необходимо за ним чесать! И просто рассеянно гладит. Ну и на том спасибочки, мяу. Я кот не гордый.