Принцип неопределенности Лимба. С какой стороны на ситуацию ни посмотри, она одновременно покажется и нормальной вполне, и невозможной.

Нелегко, видимо, будет тут во всем разобраться. Только деваться ему некуда, придется. Уже некуда.

Он подумал про Арикару. То, что произошло с этим человеком, тоже не вписывалось в рамки обычной человеческой логики, человеческих представлений. Его личной, Сан Саныча, логики и личных представлений. Сколько лет он был превращен в камень? Много, не сосчитать. Не одно столетие, говорят. И все же вернулся. Да, он шаман, нойд, но, тем не менее, в основе своей, биологически, он человек. А биология штука консервативная. Так что, много есть вещей, о которых лучше не рассуждать, не судить-рядить попусту. В итоге все может оказаться совсем не так, как должно – с точки зрения нормального человека.

После знакомства с Арикарой его, офицера службы безопасности, как-никак, личные представления о реальном и нереальном, о возможном и невозможном, сильно изменились. Очень сильно. Пошатнулись, можно сказать, сами основы. И, как результат, –он здесь. Мог ли он думать об этом даже еще полгода назад? И сам бы не подумал, и подчиненным не позволил. Тем не менее, тем не менее…

Он нахмурился и немедленно погнал прочь несвоевременные мысли. Откуда только взялись? В то время, когда обстановка требовала максимальной концентрации. Вообще-то, Сан Саныч умел отлично мотивировать кого угодно, в первую очередь, себя. И мотивировал. И даже кое-что получалось. Но почему-то не теперь. Мысли все возвращались к недавнему прошлому.

Удивительно, какую прозорливость, иначе не сказать, и гибкость ума проявил в связи с этой историей генерал-легат Разгильдеев, Автомон Иванович, командующий Особого легиона, в тот памятный день, когда он, Александр Александрович Доманский, едва назначенный начальником контрразведки Легиона, пришел к нему для разговора. В то, что он тогда задумал, можно было ввязываться, только заручившись согласием и поддержкой начальства.

Генерала Разгильдеева за небольшой рост и крутой, необузданный нрав подчиненные прозвали Шотландским Пони. Сан Саныч знал, что больше всего тот не любил, когда разговор с подчиненными принимал слишком расплывчатый или, не дай бог, метафизический характер. Тогда он, что называется, сатанел и бил копытом, и немедленно заставлял докладывать себе ясно, коротко и по существу. Поэтому к данной теме, самой что ни есть потусторонней, Сан Саныч даже не знал, как подступиться.

Тем не менее, набрался решимости и каким-то образом вырулил, изложил вопрос по возможности кратко. Собственно, долго и говорить-то было не о чем. Каких-то сведений и конкретных данных было всего ничего.

Автомон Иванович, выслушав начальника контрразведки, скривился, будто поцеловал взасос лягушку, взял в руку карандаш и минут пять, хмурясь, настукивал им по столу. Думал. А, может, привыкал к новому для себя строю мыслей.

– И что, ты хочешь, чтобы я во всю эту галиматью поверил? – спросил он, наконец.

– Придется, господин генерал-легат, – сказал Сан Саныч.

Разгильдеев еще сильней поморщился и покачал головой. Соглашаться ему явно не хотелось. Не в его правилах было легко сдаваться, тем более, когда вопрос не представлялся ясным вполне.

– Тут вот какое дело, – принялся аргументировать Сан Саныч. – Мы ведь с этой галиматьей дело уже имели. Собственно, легион был создан для того, чтобы с чертовщиной управляться.

– Это понятно! За это можно меня не агитировать. Плавали, знаем! – Автомон Иванович отбросил карандаш в сторону. – Я отлично знаю, с чем и с кем мы сражались, за что погибали. Я имею в виду, что Брешь ведь закрылась, и все закончилось? Или я ошибаюсь?