Галчонок не очень переживала из-за душевного состояния дочери, считая его перед предстоящими испытаниями вполне нормальным, но отец никак не мог с этим смириться. Его девочка, прежде такая живая и общительная, вдруг превратилась угрюмое существо, дичившееся всех. Конечно, ей пришлось пережить такое потрясение – но ведь, в конце концов, все наладилось. Сколько же можно прятаться и отказываться от общения с друзьями?

– Котенок, давай, наконец, поговорим откровенно, – решительно заявил он, зайдя к ней под вечер. Дочь сидела за столом с выключенной настольной лампой, глядя в темное окно. Услышав звук отворяемой двери, она включила свет и повернулась к отцу, всем видом демонстрируя нетерпеливое желание, чтоб ее оставили в покое. Но тот упрямо сел на диван и похлопал рядом с собой ладонью. Когда Настя пересела, он обнял ее за плечи, притянув к себе, как всегда делал в такие минуты. Но против ожидания дочь не положила голову на его плечо, а наоборот, резко вырвалась и стремительно пересела обратно.

– Что такое? – возмутился отец. – Что я тебе сделал? Дочь продолжала молчать, глядя на него исподлобья.

– Галина, иди сюда! – закричал отец. – Почему родная дочь шарахается от меня, как от прокаженного? Обнять ее уже нельзя.

– И нечего ее обнимать! – резко отозвалась мать, заходя в комнату. – Она уже большая, и ей это неприятно.

– Ах, вон откуда ветер дует! И что ты такого наговорила, что ей родной отец стал неприятен?

– Что нужно, то и наговорила. Чтоб она держалась от вас всех подальше. Еще успеет наобниматься, пусть сначала поумнеет.

– Да ты посмотри, что с ней творится! Ни друзей, ни подруг у нее не осталось. Все молчком да молчком.

– Ничего, пусть лучше к экзаменам готовится. Шел бы ты отсюда, не мешал ей.

– Да она целый час сидела в темноте, какие занятия? Ты мать, хоть поинтересуйся, что у нее на душе.

– Папа, все в порядке, просто я задумалась, – прервала их перепалку Настя. – Над задачей. И действительно, шли бы вы оба из моей комнаты, не мешали.

Рассерженный отец поднялся и вышел, Галчонок последовала за ним. Настя осталась одна, и ей снова стало хорошо. Она уже привыкла к одиночеству и совсем не тяготилось им. Книги заменили ей людей, став ей настоящими друзьями. Перед ними не нужно было притворяться, оправдываться, – с ними можно было оставаться самой собой. Они уводили ее в иной мир – к чужим судьбам, которые порой оказывались еще труднее, чем ее собственная. Их герои по-разному реагировали на свои несчастья – некоторые ломались, сдаваясь обстоятельствам, другие, наоборот, боролись, – и Насте порой казалось, что только они понимают ее. «Сагу о Форсайтах» она проглотила за три вечера и по уши влюбилась в Ирэн. Она только не понимала, зачем та снова вышла замуж, если ей хватало денег, оставленных старым Форсайтом. Жила бы себе и жила в свое удовольствие, – так ведь нет, опять влипла. Зачем? Ведь мужчины так ужасны! Сомса Настя возненавидела всей душой. Правда, в одном она с ним соглашалась: что прекраснее всего природа, а в людях мало хорошего. Себя она отождествляла с Джун, так и не вышедшей замуж и посвятившей свою жизнь служению искусству.

Я тоже не выйду замуж, размышляла Настя, ни за что не выйду. Богатой мне не быть – и не надо. Буду учить детей, они лучше всех. Уеду в Питер, и, может быть, как-нибудь там устроюсь. Хоть дворником, ведь, говорят, дворникам дают жилье. Сначала окончу институт, потом поработаю дворником, чтобы получить квартиру, а затем попытаюсь устроиться в школу.

Но сколько ни избегала Настя встреч с одноклассниками, на консультацию в школу идти пришлось – там разъясняли правила поведения на экзаменах и требования к оформлению работ. Экзамены в этом году проводились вне школьных стен – в Центре тестирования при университете. На консультации Настя изо всех сил старалась держаться с одноклассниками приветливо, всем улыбалась и кивала, – но ребята все равно почувствовали ее отчуждение и потому не стали приставать с досужими разговорами и расспросами. Наталья демонстративно села за первую парту к Митьке, поэтому Настя сидела одна. Ей очень хотелось по окончании быстренько уйти, но ее задержала учительница.