– Лара, перестань!

– А разве я сказала что-нибудь не то? – Она резко повернулась. – Опять глупость?

Лара сглотнула. Муж стоял очень близко, но был сейчас так далеко от нее – как никогда прежде. И она от него далеко.

Лара не помнила, когда они в последний раз касались друг друга – просто так, невзначай.

– Она очень интересная – твоя работа, заменяет тебе все.

– Наверное, – медленно проговорил он, – тебе тоже следовало бы заняться своей. И, кто знает, возможно, убавилось бы злости и обиды на весь мир.

Это был снайперский выстрел. Лара задохнулась.

В его словах звучала правда. И, может быть, именно оттого, что это было правдой, она дернулась, как от телесного контакта. Больно невыносимо. Внутри что-то лопнуло и разлилось по всему телу, какой-то неизвестный до этого науке орган, отвечающий за предел душевной ноши.

Захотелось закрыть уши, чтобы не слышать, убежать, оправдаться, закричать: «Разве ты не видишь, как я несчастна?!»

Она открыла рот. Образовалась тишина. Тяжелая звенящая тишина. И появилась потребность дать сдачи. Так же. Прицельно.

Лара подняла руку – замахнулась. Всего лишь доля секунды, и тишину взорвет резкий звук пощечины. Женская ладонь на мужской щеке.

Она остановилась в сантиметре.

Он остановил. В последний момент Лара поймала взгляд – пристальный и суровый.

Нельзя. Со мной, Дара, так нельзя. Не прощу.

Она испугалась и застыла с поднятой рукой. Они оба замерли, смотрели друг на друга в этой тяжелой тишине. Лара поняла, что стоит на черте, переступить которую означает навсегда отрезать от себя прошлое. Этот решающий шаг она сделать не могла. А назад… назад уже не вернуться. Остается только неподвижно стоять на разделительной черте.

Он первым нарушил тишину.

– Спасибо за ужин.

Взял со стола упаковку печенья, развернулся и вышел с кухни.

Лара осела на пол и закрыла лицо руками. Слышала голоса в глубине квартиры. Что-то спрашивала Катя, что-то отвечал муж.

А потом раздался звук захлопнувшейся входной двери.

Он ушел.

Возвращаться раньше обычного было плохой идеей. Свиридов ехал по городу и не знал куда. Наматывать круги по Садовому кольцу, чтобы поставить машину в паркинг в час ночи, подняться к себе и начать собирать вещи? Не вариант. На соседнем сиденье лежала пачка печенья. А он не чувствовал голода. Хотелось кричать. Просто кричать. Бить до одурения по боксерской груше, молотить ее, почувствовать физическую боль, которая на время уймет душевную – нестерпимую. Может, свернуть по дороге в круглосуточный спортзал?

За последние месяцы оба измучили друг друга и измучились сами.

Он устал. Он чувствовал, что не выдерживает. Уже – не выдерживает. Невозможно каждый день приходить домой, как на битву. Любое слово может оказаться миной, и не предугадаешь – где рванет.

Свиридов вырулил на набережную, увидев вдали разноцветную гирлянду огней. Точно, сегодня же презентация нового автомобиля – спортивная модель. И у него даже где-то было приглашение. Да даже если и нет, наверняка пропустят. То, что надо. Шумно, людно, получится забыться среди всеобщей суеты. Выплеснуть то, что накопилось, потому что он находился уже на каком-то пределе.

Напиться до одури, наораться, пытаясь в разговорах перекричать звуки музыки, потом… потом заказать такси…

Припарковавшись на специально отведенном месте и выйдя из машины, Александр почти сразу же столкнулся с Асей, которая тоже только приехала. Место было безлюдное, лишь вереница оставленных машин, в некоторых сидели водители, терпеливо дожидаясь своих хозяев. А весь праздник был дальше – там, где горели гирлянды, слышалась музыка, царило веселье.