– И только в последние годы в сплошной мгле российской истории наметился просвет? – спросила Кундрюцкова насмешливо.

– А разве после возвращения Крыма в этом могут быть сомнения? Хотя и к нынешней власти у меня есть претензии. Ей следовало, к примеру, более активно поддержать защитников Донбасса…

– Наверно, вы особенно признательны существующему режиму за удаление с политического поля фигур вроде Ходорковского и Гусинского?

– Да, в том числе и за это. Потому что они придерживались откровенно прозападной ориентации и рвались к власти, а потому представляли угрозу для всех нас…

– Вы говорите «нас», как бы включая меня в число ваших единомышленников. А я к ним не отношусь.

– Я помню, что вы теперь даже не соотечественница. Вы не считаете возможным принадлежать к «атомизированной массе пофигистов». Кстати, это не новая мысль: на радио «Слухи Москвы» некто по фамилии, кажется, Шушерович говорит, что нет ни русской, ни российской нации, а есть лишь «население, размазанное по территории». На том же радио Полина Бреус регулярно поносит не только российскую власть, объявляя её нелегитимной, но и христианство, в особенности РПЦ, чем оскорбляет чувства большинства населения России. Подобным образом проявляют себя многие столичные журналисты, особенно из тех, что служили в своё время семибанкирщине, когда она рвалась к власти. Хотя из тех банкиров одних уж нет, а другие далече, выпестованные ими злопыхатели по-прежнему верны себе. Как говорится, цирк уехал, а клоуны остались. Вы тоже могли бы, оставаясь в России, писать с проамериканских или проукраинских позиций для московских псевдолиберальных СМИ, как это делают другие, а вы сменили страну. У вас на вашей новой родине есть хоть один близкий человек?

– Да, мой муж – обычный украинский хлопец, оператор телевидения…

– Я и не знал, что вы замужем. Как же супруг отпустил вас одну в далёкое, опасное путешествие?

Кундрюцкова засмеялась, показав мелкие зубы:

– Значит, доверяет мне! К тому же в Москве и Ордатове пока безопаснее, чем в Донбассе, а я туда ездила немало, вопреки всем его возражениям.

– Что ж, было интересно. Однако наш разговор затянулся, пора закругляться. Я пойду…

Спустя два часа он ворочался в постели, прислушиваясь к приглушённым голосам подруг, всё ещё доносившимся из кухни, с тревогой ожидая прихода Ксении и её упрёков. Он и сам не понимал, что нашло на него этим вечером, зачем он прицепился к Кундрюцковой. Впрочем, было ясно: её приезд повлёк за собой массу неудобств. Одно из которых – вынужденная уступка гостье супружеской спальни. Супругам пришлось занять спальное место сына – диван-кровать в большой проходной комнате, которую Ксения именовала «залом». А Серёжка переместился на раскладушку, установленную посредине «зала». Мальчишка теперь уже спал, судя по его ровному сопению…

Наконец Ксения тихо вошла в комнату и, не зажигая свет, заняла своё место рядом с Вязигиным. Тот замер, притворившись спящим. Менее всего хотелось ему сейчас объясняться с Ксенией. Но она молча повернулась к нему спиной и затихла. Спустя несколько минут Вязигин решил, что она уснула. Что, конечно, было вполне естественно после долгих разговоров и возлияний с подругой. Ему же не спалось. Он сознавал себя во власти смутного беспокойства или, может быть, недоброго предчувствия… Чего именно? Едва поставив себе этот вопрос, он сразу же нашёл ответ: ну конечно же, того, что вся его с таким трудом налаженная жизнь в Москве вот-вот рухнет, пойдёт прахом…

Откуда ждать беды – это тоже было довольно ясно. Дружба с новоявленной украинской ура-патриоткой Кундрюцковой не может понравиться его начальству. Ведь университету, несмотря на все его академические свободы, не нужны вполне рядовые сотрудники со слишком сомнительными связями. Он же не знаменитое научное светило и не «раскрученная» медийная фигура, выступающая на радио «Слухи Москвы» и в других крупных СМИ. Фрондёра с именем терпели бы за создаваемую им шумиху, за пресловутый хайп – бесплатную рекламу для учебного заведения. Его же, безвестного доцента, лишь недавно приехавшего из провинции и ещё не обросшего в столице влиятельными связями, тихо выгонят, придравшись к чему угодно…