Нельзя даже сказать, чтобы он в данный момент только и думал о столь неожиданном и драматичном разрыве с Ларисой. Какие–либо мысли вовсе оставили его воспаленный мозг. Мысли просто остановились, и организм, пребывавший в шоке, осуществлял свои функции исключительно автоматически, не допуская никаких произвольных действий и не подчиняясь воле, ибо последняя была полностью парализована.

Он пришел в себя где–то на окраине города, у станции метро, когда снова вернулось чувство ориентации в пространстве. Посмотрев на часы, Саша понял, что путешествовал по городу около шести часов, о чем свидетельствовала, в том числе неимоверная усталость. Нужно было возвращаться домой, но вот этого как раз хотелось меньше всего.

Во время долгой обратной дороги, сидя в вагоне метро, он все время повторял один и тот же вопрос: «Что теперь делать?». А вместо ответа помутненное сознание выдавало единственное утверждение: «Все кончено!».

Это «все кончено» распространялось сейчас и на весь окружающий мир, который бескомпромиссно рушился дурною силою воинствующего юношеского максимализма.

Александр шел к дому.

«Кончено, кончено, кончено…», – сверлило в мозгу.

Ритмичные, медленные, тяжелые шаги гулко отдавались на лестнице слабо освещенного подъезда.

«Кончено, кончено, кончено…», – смысл настоящего сводился только к этому слову. Оно не имело альтернативы, и означало – предел, конец всему, чего хотел, что любил, к чему стремился.

Искоса, он увидел свое отражение в окне лестничной площадки и остолбенел от неожиданности. На него смотрело его, Сашино, отражение, но курьез состоял в том, что оно, отражение, вопреки острому драматизму настоящего момента, криво улыбалось, щуря маленькие злобные глазки, всем видом как бы говоря: «Так тебе и надо». И в этом отражении Саша, не без страха, узнал своего двойника из кафе. Его замутило от отвращения к этому омерзительному лицу и к самому себе.

«Необходимо прекратить все разом, покончить с собой, вот единственный выход», – пришло неожиданное решение.

Он вдруг вспомнил недавно, скоропостижно умершего отца, о котором сильно тосковал, и которого искренне любил с каким-то особенным трепетным восхищением и преклонением перед его непререкаемым авторитетом. Как нужна была сейчас Саше его поддержка и совет! Вспомнились многолюдные похороны, слезы на глазах друзей и родных, тягостное ощущение всё заполняющего беспросветного горя. Почетный караул, гора цветов у обитого красной материей гроба, в котором лежало то, что трудно было как-либо назвать, и что осталось от человека, всего лишь три дня до того жившего активной наполненной жизнью и даже не представлявшего себе, что эта казавшаяся долговечной жизнь так внезапно оборвется.

Трагические воспоминания только усугубили и без того отчаянное состояние. Саша, словно лунатик, прошел по квартире, машинально буркнув что-то в ответ проснувшейся матери.

Вдруг мелькнуло: «А как же она, мама? Ведь она не переживет еще одной смерти». Но навязчивое желание, сейчас же освободиться от невероятно мучительного чувства все заслоняющей убийственной тоски победило в эту минуту даже любовь к матери.

Замок в ванную щелкнул хлестко, как выстрел, и захлопнутая с силой дверь как бы отгородила нашего страдальца от бурлящей вокруг, суетливой и жестокой жизни. Освобождение, казалось, было близко. Но как его осуществить?

В безумии он схватил ножницы: «Вскрыть вены! Нет, тупые, не получится. Черт! Что же делать? Нет сил терпеть!».

Мысли метались, словно в горячечном бреду. Выступивший от напряжения обильный пот заливал лицо. Саша спешил, душевная внутренняя боль была уже вполне физической. Сердце рвалось из груди, и готово было разлететься на части.