Однажды утром Дороти позвонила, чтобы сказать, что её девятилетняя дочь умирает от опухоли лимфатической ткани. После внезапной болезни, которая длилась шесть недель, её лимфатические узлы стали «неожиданно раздуваться, как попкорн», и Дороти добавила: «Как и врачи, я чувствую, что никакое медицинское вмешательство уже не поможет».

Стивен: Понимает ли ваша дочь, что с ней происходит?

Дороти: Нет, не до конца. На днях она спросила у меня: «Мама, правда, что я тяжело болею?» И я сказала: «Ну, девятилетние девочки редко покрываются такими опухолями».

Её мать добавила: «Теперь мы будем воспринимать происходящее спокойно и делать то, что от нас зависит. Она не посещает школу, но я никак не давила на неё. Дочь спросила меня, что за анализы у неё берут, и я сказала, что это анализы на рак. Тогда она спросила: „Разве люди не умирают от рака?” И я ответила: „Конечно, люди умирают от рака, но также они умирают и когда переходят через дорогу”. Я старалась общаться с ней как обычно».

Я спросил Дороти, не думает ли она, что страх, который она испытывает в данный момент, может привести к тому, что она пропустит мгновение подлинности. Не пытается ли на самом деле её дочь заглянуть за пределы материнства и опеки Дороти в некую сущностную область, где она могла бы поделиться своими страхами и непониманием в связи с тем, что её ждёт.

Д.: Сейчас, пока она ещё живёт активной жизнью, я не планирую подробно обсуждать с ней то, что происходит. Позапрошлой ночью стали распухать два лимфатических узла у неё в паху, а один лимфатический узел на шее распух за три дня до этого. Тогда она спросила: «Мама, почему со мной это происходит?»

Я сказал Дороти, что её речь звучит очень сухо. Возможно, вместо того чтобы сдерживаться, она могла бы глубже проанализировать свои чувства, сколь бы болезненным это ни было; затем я спросил её: «Что вы будете делать, если ваша дочь умрёт сегодня вечером? Что вы не успеете ей сказать? Возможно, вы хотели бы поделиться с нею чем‑то, чего ещё не сделали?» Она отвечала на эти слова так: «Поначалу я плакала по ночам, но в последние дни я стараюсь относиться к происходящему беспристрастно». Я отметил, что тем не менее дочь видит Дороти только днём; возможно, для неё будет полезно поплакать вместе с матерью, ведь тогда, вероятно, она отчасти увидит, какую нежность испытывает её мать ночью, когда они не вместе. Дороти сказала: «Я решила не ввязываться во всё это».

Стивен: Вы думаете, что можете взять и решить, какие эмоции испытывать?

Дороти: Во многом да, по меньшей мере я могу решать, показывать ли их.

С.: Почему вам кажется неуместным делиться своим беспокойством с дочерью?

Д.: В этом случае я бы хотела просто попробовать остаться нормальной, насколько это в человеческих силах.

С.: Что вы подразумеваете под нормальностью? Разве поделиться горем в таких обстоятельствах не нормально? Возможно, благодаря этому между вами установится более глубокая связь, вы исцелитесь от непонимания и одиночества, которые так сильно пугают вас обеих? Правда, вы не сможете войти в смерть вместе с нею, но вы сможете оказывать ей более полноценную поддержку до самого конца.

Д.: Я чувствовала себя очень одиноко в последние недели, и, должно быть, она чувствует себя так же. Я пережила так много утрат. Три года назад мой муж умер от рака. Два других моих ребёнка такжые скончались от этой болезни. Я чувствую такое горе, что не знаю, откуда начать. Кажется, что на самом деле каждый из нас всегда одинок. Это мне не по душе, но я не знаю, можно ли что‑то изменить.