– Мужики, давайте так: мы еще ничего не купили, а вот когда купим, тогда и рассчитаемся. Все равно мимо вас не пройдем. Годится?

– Это точно, не пройдете. Хорошо, – засмеялись охранники и пропустили нас.

А за нами еще один парнишка лихо так прошмыгнул. Видимо, тоже захотел бутылочку взять. Мы поднялись на второй этаж, увидели официанта, сказали дежурное слово, мол, мы от Сан Саныча. Официант принес бутылочку, мы рассчитались и пошли к выходу. А там же два здоровяка денег просят, что делать? Я заметил, что тот хитромудрый парнишка, который прошмыгнул так лихо, идет за нами. План сразу созрел.

– Ну что, удачно сходили? – спросил один из охранников, похлопывая по карману и намекая на деньги.

– Конечно, все в порядке, как и должно быть, – ответил я и показал на шустрика, который с нами проскочил. – Это наш друг, вот он и заплатит, – добавил я, и нас пропустили к двери.

Мы спокойно вышли и ускорили шаг. Зачем нам неприятности? Однако остановились, так как услышали крики со стороны ресторана. Все так и есть: охранники трясли деньги с того хитромудрого, а он не хотел раскошеливаться. Но по всему было видно, что здоровяки добьются своего.

Мы же в гостиницу не пошли, а присели рядом на лавочку. Погода была хорошая, и в помещение заходить не хотелось.

– Саня, наливай.

– Без проблем.

Бутылка опустела… Я очнулся и огляделся. Меня мутило, голова трещала и плохо работала.

– Ничего не пойму, где это я? – прошептал я. – Вроде как сцена, пожарный занавес. Кошмар какой, я что, в театре? А как я здесь очутился?!

Темнота, ничего толком не видно, только тени какие-то по углам, да и отблески света вырисовывают очертания помещения, похожего на сцену.

«Вот это да! А что случилось, почему такая разруха, что с театром? – мучили меня мысли, и я не мог ничего понять. – А может, какая-то бомба взорвалась или пожар был?»

Мысли все больше доставали меня, и я все больше волновался. Но гарью не пахло, да и рядом не было никого… Я еще раз принюхался, а затем снова стал оглядываться и искать выход отсюда. Под ноги попадали осколки кирпича и бетона от упавшей стены; кругом, куда бы я ни пошел, валялись какие-то странные предметы, похожие на выброшенные вещи.

«Все, это конец!» – подумал с горестью я, уже отчаявшись, но вдруг увидел за стеной просвет и направился туда. «А может, и не конец», – подсказал мне внутренний голос.

Да, выход я нашел. А неподалеку – лавочка, и на этой лавочке кто-то тихо-мирно отдыхает… Ба! Так это Шурик! Я разбудил его, и мы отправились в гостиницу, досыпать.

А театр, слава богу, оказался цел. Просто я забрел в недостроенный дом, заблудился там и уснул. Вот что с пьяным-то бывает!

– Сашка, пить будешь?

Подумав минуту, он сказал:

– Буду.

На балконе у нас была голубятня. Да, обычная голубятня, только размером меньше, чем бывает во дворах домов. Ее соорудил мой отчим. Он был мастер на все руки. Разводил кроликов, в квартире перенес стенку и теперь из хрущевской трешки получилась отличная четырех комнатная квартира. Хорошо играл на семиструнной гитаре и конечно же научил меня ставить аккорды на ней.

– Нью-Йорк окутан голубым туманом, – начинал он петь дворовые песни, – стоял мороз и жгучий ветер дул, стоял мальчонка ободранный и грязный, стоял и что-то прохожим говорил… – слезно продолжал он, и рука витиевато била по струнам выдавая своеобразный, но красивый и ритмичный бой. Нравились эти песни, что говорить.

И голуби были различных пород у нас: почтовые, монахи, павлины, ну всех не перечислишь. Выйдешь на балкон, откроешь клетку и айда махать руками, да свистом погонять их. И вот они взмывают в воздух, словно планеры беззвучные и летают, кружа над домами выписывая различные пируэты. Красота! Смотришь, и душа радуется.