– Стоп, – остановила я моего собеседника. – Именно там поселился мой дед Исаак Исаакович с семьёй. Не могу понять, почему всем главам семей в трёх поколениях было дано имя Исаак?

– Ничего тут странного нет, – ответил он сразу. – Имена первоначально давались по Библии, и первые три сына получали в основном имена в честь отца и двух дедов, а первые три дочери – в честь двух бабушек и матери…

– Понятно, а я всё пытаюсь разобраться в национальности предков моего отца.

Я почувствовала даже через пространство, как мой собеседник улыбнулся моему наивному вопросу.

– Ирене, о какой национальности Вы говорите? Кто вносил её тогда в паспорта? Да и паспорта тогда не у всех были, а на западе и тогда, и сегодня имеют понятие гражданство, а не национальность. Некоторые из наших предков называли себя голландцами, так как из поколения в поколение передавалось, что предки приехали из Голландии. К германской группе относятся языки в Германии, Голландии, Австрии, Швейцарии, Лихтенштейне, и на каком бы диалекте там ни говорили, все они относятся к немецкой группе языков.

– Да, отец говорил, что их язык, который он впитал в себя с молоком матери, был диалект «платтдойч», похожий на голландский.

Я вспомнила, как несколько раз к нам в Сибирь, в гости, приезжали родственники отца из немецких посёлков Кутерля и Луговск Оренбургской области. Когда они общались между собой, я не понимала ни слова. Когда же мать с отцом разговаривали на немецком, я прекрасно понимала их речь. Прошли годы, прежде чем мне стало известно, что мама – швабка из немецкого посёлка Катариненфельд, расположенного на Кавказе в Грузии, и что она не понимала папин диалект, поэтому они разговаривали между собой на литературном немецком, который изучали в школах своих немецких посёлков.

Мой собеседник тоже рассказал о том, что впитал в себя сначала от родителей и бабушки диалект «платтдойч», а уже потом, в школе, учил литературный немецкий и, как сейчас ему известно, этот диалект «платтдойч» был распространён вдоль побережья Северного и Балтийского морей от Голландии до Кёнигсберга до того, как ввели сегодняшний обобщённый немецкий язык, так как надо было как-то объединить более двухсот разных диалектов, существовавших раньше.

Так мы в разговоре от воспоминаний переходили к настоящему, затем снова погружались в прошлое. Благодаря моему собеседнику я, наконец, уяснила, что меннонитство, как религиозное течение, прошло в своём развитии несколько стадий.

В конце разговора Василий как бы подытожил:

– Мы с вами, Ирене, люди из одного прошлого, из одной страны.

А я добавила:

– Из одного детства и юности. У нас похожие мысли, мы пользуемся одинаковой лексикой, у нас общие интересы.

– Но – главное, – как эхом отозвался он. – Мы любили своих отцов, матерей и уважаем своих прародителей.

Мой собеседник, несомненно, прав. Я любила своего отца, мы с ним были родственные души. Он чувствовал меня, читал мысли на расстоянии, давал ненавязчивые советы, помогал понимать взаимоотношения между людьми, учил выживать в любой ситуации. Когда в 54-летнем возрасте ушёл из жизни, мир для меня рухнул. Сегодня я пытаюсь восстановить историю рода отца, следы которого имеются в документах, справках из архивов, в немногочисленных записках очевидцев событий. Из нашего разговора с моим новым знакомым я поняла, что мы, потомки меннонитов, объединив наши усилия, добьёмся лучших результатов.

Разговор с ним продолжался полтора часа. Нам было о чём рассказать друг другу, о чём спросить, что вспомнить, над чем посмеяться, о чём погрустить. В тот день я, наконец, поняла, что нельзя откладывать на потом то, что нужно сделать сегодня. И это для меня – главный итог нашего разговора.