– Ты Ника? – она поморщилась, произнося мое имя.

– В точку, могу войти? – не дожидаясь ответа, я убрала ее руку с дверного проема и прошла внутрь.

От белых стен я непроизвольно поморщилась, как и моя новоиспеченная мачеха. Эта квартира выполненная исключительно в белом цвете, казалась мне отвратительной, как и хранительница этого дома. Все стены были увешаны непонятными картинами, выполненными в красных и черных тонах. Казалось, на этих холстах художник рисовал кровью. Отвратительно. Отвратительно. Ужасно отвратительно.

– Софа, кто пришел? – послышался до боли знакомый голос папы.

– Это к тебе, – она фыркнула.

– Вы бы пыл свой остудили, а то как и паровоза скоро пар пойдет – с ехидной улыбочкой сказала я.

Она явно хотела что-то ответить мне, но вошедший мужчина не дал ей сказать и слова, зато как она изменилась в лице. Вышло комично. Лицо красное, улыбка натянутая, а взгляд убивающий. Я не смогла сдержать улыбку.

– Ника… – папа застыл в дверном проеме, но лишь на пару секунд, – Дорогая, это Ника – моя дочь, Ника, это София Викторовна, – он приобнял ее. Отвратительно.

– Ой, что ты, дорогой, просто Софа, – она улыбнулась, как будто бы была смущена. Ведьма.

– А можно просто мамочка? – я посмотрела прямо на нее.

– Как тебе будет угодно, доченька, – она действительно так хотела надо мной поиздеваться?

– Ника, пойдет поговорим, – вмешался отец.

– С радостью, папочка.

Я последовала за ним. Мы оказались в его кабинете. Квартира у них была большая, четыре комнаты я насчитала точно, но я могла что-то упустить.

– Присаживайся, – он указал на кресло, стоящее напротив его.

– Я слушаю тебя, – скрестив руки на груди, я не сдвинулась с места.

– Будешь стоять? В ногах правды нет, – задумчиво проговорил он.

– А тебе и не нужно узнавать от меня никакую правду, так что садись сам. Иначе мне придется расценивать каждое твое слово, как ложь, ведь в ногах правды нет.

– Пожалуй, – он кивнул и расположился напротив меня.

– Я все еще жду объяснений, – одна моя бровь выгнулась.

– Ника, давай не будет устраивать тут подростковых сцен. Ты уже взрослый человек. И должна понять меня, – я промолчала, – я действительно влюбился в Сонечку, – да, для тебя сейчас это кажется трагедией, но это не так. В жизни так бывает… – я оборвала его.

– Люди влюбляются, потом любят других, бла-бла-бла. Дальше.

– Да, именно так. Я не мог обманывать твою мать. Я не хотел ей изменять, поэтому все рассказал и предложил развестись, она согласилась. Она взрослая и точно с этим справиться, ты же знаешь, что она сильная, – в его глазах проскользнула тоска?

– Ты разлюбил ее?

– Я полюбил другую, пойми меня.

– Ты разлюбил ее? Отвечай.

– Я же тебе уже сказал, что полюбил Сонечку. Ты не слышишь меня?

– Ты разлюбил ее? – я оставалась непреклонной, спасибо отец, ты сам наделил меня этим качеством. Попробуй победить самого себя.

– Да, – он замолчал, – я разлюбил твою мать, – он опустил взгляд. Стыд? Грусть? Страдание?

– Даже имя ее произносить не хочешь? Разве она заслужила этого?

– Нет, не заслужила. Я не заслужил ее, – тут он замолчал, будто сказал, что-то не то. Как же все странно. Ничего не понимаю. Он ведь все еще любит ее.

– Ясно, я больше не намерена продолжать этот разговор. Ты врешь, поэтому наберись смелости рассказать мне правду, иначе я больше не вернусь. Даю тебе время, но не затягивай. И сними этот отвратительный белый свитер, он тебе не идет, не твой стиль, отец. А новая мамочка ничего такая, похожа на маму, ты так не считаешь? – он посмотрел на меня большими глазами, – только вот она не мама и никогда ей не будет. Пока.