Ермаков похудел на десять кило и был этому рад. Стройный Клюкман стал ещё легче и мог спрятаться за шваброй.

– Жека, ты худой, как велосипед! – подначивал я друга.

– На себя посмотри, – парировал он.

За месяц мы погрузили восемь тысяч тонн. Четыреста тонн перекидал я, вот этими нежными руками радиста. На всю жизнь запомнил тысячи выпученных глаз убитых кальмаров. Теперь я не могу переваривать кальмаров под любым соусом.

Потом был переход до китайского Циндао. Китайцы любят кальмаров и готовят их них тысячу блюд.

Второй помощник, Шура Ермаков, руководил выгрузкой. Он сказал:

– С нашего улова каждому китайцу достанется по восемь граммов кальмара.

– Всего-то? – засомневался я.

– Не больше. Китайцев сейчас больше миллиарда.

Клюкман на это ответил анекдотом:

– Одна баба спрашивает другую:

– Сколько у вас детей?

– Двое.

– Третьего не хотите?

– Ни в коем случае! Я где-то читала, что каждый третий на земле рождается китайцем.

Клюкман в нашей троице был самым практичным.

– На флоте сплошной застой, разброд и шатание, – говорил он. – Если доживёшь до капитана, станешь горбатым. Надо идти в бизнес. Мне нужен начальный капитал, тысячи три баксов, а там…

– И чего там? – спрашивал Шура.

– Купить, мутить, продать. Что угодно.

– Ты, Жека, как Паниковский – всех продаст, купит и снова продаст. Но уже дороже.

– Это и есть формула успеха! – сказал Клюкман.

Мою любовь к профессии Клюкман не понимал и не одобрял:

– Если уж ты зациклился за своё радио, надо строить карьеру. Твой шеф делает ту же работу, а получает в два раза больше.

– Теперь сдать аттестацию – целая проблема, – говорил я. – Пароходство скукожилось, радистов вообще гонят с флота.

– Фигня! Раздай в Службе презенты – календарики, ручки, карандаши. Водка – самый пробивной товар. Инспектору в кадрах – коньяк, его бабе – цветы и «Шанель».

– Не умею давать взятки.

– Ты, как ребёнок! Все берут! – уверенно заявил Клюкман.

Тут же Женя рассказал китайскую байку: «Две лягушки попали в кринку с молоком. Одна говорит: «Всё, кранты!» И утонула. Вторая стала трепыхаться, сбила лапками молоко в масло и выбралась из кринки.

– Учись, пока я живой, – сказал в заключение Клюкман.

Слова и мысли материализуются. Я учился жить, а жить Клюкману было отмеряно не так уж много…

Выгрузка в Циндао затянулась на месяц. Вечерами мы отдыхали в баре, знакомились с красивыми девушками. Это было легко и недорого. «Плохая стоянка лучше хорошего перехода», – говорили моряки.

После Циндао наш лайнер зафрахтовала рыболовная компания и лето мы провели в Охотоморской экспедиции. Грузили минтай, палтус и селёдку. Мороженую рыбу отвезли в Корейский Ульсан. Там закончился наш контракт и через Сеул мы улетели домой, во Владивосток. «Рифер Бэй» – тяжёлый пароход. Работы много, удовольствия и денег мало. «Никогда на него я больше не попаду», – сказал я себе.

Жить я прописался в гостинице «Моряк». В Кадрах инспектору вручил скромный подарок. С начальником подвязался посетить Службу связи. Шеф сдавал рейсовый отчёт, я скромно вставлял свои реплики и делал умную морду. Иван Игнатьевич не поскупился на дифирамбы в мою сторону.

Как самого молодого, меня послали за водкой. В конце застолья я робко намекнул на свои наполеоновские планы. Технари сказали, что задача это трудная, но в принципе, выполнимая. Только Герасимов, самый вредный групповой инженер пробурчал: «Рано ещё!». Но в общем хоре его не услышали.

В блокноте я набросал план действий:

Сдать английский. Желательно на десять процентов.

Курсы повышения квалификации.

Аттестация в Службе связи.

В Кадры.

Зам начальника Службы, Эдуард Михайлович Кологривов, тут же написал приватную записку инспектору кадров: «Самсон, сделай для этого парня, что можешь». Уже смешно – фамилия у кадровика была Самсонов.