А тело спрячу где, в подвал?»

Шёл быстро немец на поправку,

(Настойка Марьи помогла),

«По-своему» писал в тетрадке,

Мария свечку принесла,

И карандаш ему, тетрадку,

Всё, Марья в клуню принесла,

Её он звал частенько «Матка»,

Его, «Иваном» – так звала.

Фриц подружился с моей Марьей,

Когда же в лес та шла одна,

Он молчаливым становился,

Кричал лишь: «Найн!» – туда нельзя.

Я попривык к нему, немного,

Но имя "Фриц" ему смог дать,

Мне говорила Марья: “ Сколько

Ты будешь зло в себе держать? “

Но я не мог простить фашисту:

Спалил, что тот моё село,

За мать, сошедшую в могилу,

Что детство погубил мое.

Меня фриц чуточку боялся,

Как будто чуял он чего,

Когда кормить того пытался,

Всегда трясло всего его.

С утра вновь в лес пошла Мария,

С собой меня не стала брать.

– С Иваном, голубь мой, останься,

Понадобишься, вдруг!– Как знать. -

А немец встал уже на ноги,

Порой из клуни выходил,

Бывало, встанет на пороге,

Но, тут же внутрь он уходил.

За ним украдкой наблюдал я,

В дверную, всматриваясь, щель,

Наверное, об этом зная,

Плотнее закрывал он дверь.

Но я был очень любопытен,

Другую щель я тут нашёл,

Теперь я немцу не был виден,

А немца нюх слегка подвел.

Как только Марья углубилась,

От хаты отошла тут в лес,

К щели я быстро устремился,

На четвереньках к ней пролез.

Спал, немец. Рано ещё было.

(Настойка видно помогла),

Смотрел я на него уныло,

Свалил вдруг сон тут и меня.

Очнулся я. А где же немец?

Неужто, он вошёл в избу?

Моё лицо залил румянец,

«Что Марьи я теперь скажу?»

Но, к счастью немец показался,

(Проделывал он моцион),

По всей он клуни стал слоняться,

«В дровах, в углах, что ищет он?»

Пока моргал я, наблюдая,

А немец сверток вдруг нашёл,

Привстал с колен он, озираясь,

Со свертком на меня пошел.

Я испугался. Тут же задом

С укрытия стал выползать,

Услышал щелканье затвором,

Смертельный страх стал ощущать.

Нутро мое похолодело,

Не знал теперь, как дальше быть,

Но, вновь вперёд полез я, смело,

Не мог без приключений жить.

Я словно к дзоту лез, робея,

Здесь любопытство брало верх,

Следил за немцем я, наглея,

И немцев проклинал там всех.

А немец развернул тот свёрток,

(Узнал я. Марьин был мешок),

И то, в руках, что я увидел,

Пронзил мгновенно меня ток.

Сквозь щель я явно видел немца,

В руках держал он автомат,

Я Марью вспомнил. Сжалось сердце.

В тисках железных был зажат.

Прошло немало лет, но помню

я все подробности тех лет,

Хотел, быть может и забыться…

Война оставила свой след.

Жаль, нет со мною, Марьи милой,

Та, что спасала от врага,

Учила жить меня, мальчонку,

Прекрасною была она!

Я стал врачом – гомеопатом,

Лечу я травами людей,

Мне большего, скажу, не надо,

Доволен я судьбой своей.

Советы Марьи пригодились,

Какой же мудрою была!

Я благодарен, что сложилась,

Так, не иначе, жизнь моя.

Я схоронил святую Марью,

(Святою для меня была),

Её я часто вспоминаю,

Такое ведь забыть нельзя.

Вернусь я снова в лес, к той клуне,

Когда увидел автомат.

Тот немец щелкал всё затвором,

«Мне Марьи сообщить. Но, как?»

Пока я думал, немец вышел,

Ушёл из клуни, но куда?

Шагов его уже не слышу,

Переживал за Марью я.

Боялся и пошевелиться,

Не мог придумать ничего,

А в голове беда крутилась,

Тревожней было от того.

Стал тихо я ретироваться.

«Мне надо делать, что-нибудь,

А может мне лежать остаться?

Мне б только немца не спугнуть».

Я не большим тогда был ростом,

Одиннадцатый шёл мне год,

Из – за войны, стал быстро взрослым,

От всех моих, скажу, невзгод.

С укрытия полез, как мышка,

И меж кустами прошмыгнул,

Меня едва ли было слышно,

Ничем я немца не спугнул.

Его увидел я у дома,

(Стоял, заглядывал в окно).

Притих в кустах я, было, снова,

И думал только лишь своё.

«Предупредить мне как же, Марью?

Какой мне ей подать сигнал?