– Не знаю, – пожимает плечами Цыплёнок. – Может, и есть. Я не знаю.

– Ну, не было же в тот вечер, когда мы все их ели?

– А я не ела.

Главный, уже успевший повернуться к нам спиной, чтобы ретироваться по своим делам, останавливается, как вкопанный. Рыжая тоже аж уши оттопырила. И все мы получаем хороший такой кусок романтики от нашего группового любовного торта:

– Я отдала свой Альфе.

Меня начинает подташнивать.

– Как это? Ты отдала ему тот… большой. А маленький разве не съела?

– А маленький кто-то стащил, пока я жарила у костра большой.

– То есть, ты моллюска вовсе не ела? Так? – уточняет, нахмурившись, Рыжая.

– Так.

И он, наконец, оборачивается. В его глазах… тепло.

– Если б я не знал, как ты отреагировала на орехи, сейчас бы отругал тебя за этот поступок. Свою еду НИКОМУ отдавать нельзя! НИКОМУ! Если хочешь выжить. Пойдём, у меня кое-что для тебя есть.

И они уходят туда, где у него кое-что для неё есть. Не держатся за руки, но их ладони находятся так близко, словно они хотят, но не решаются при всех это сделать.

– Спасибо, что поддержала, – говорю Рыжей.

– Да ладно! – хмыкает та. – За вами так забавно наблюдать. Такой цирк!

Я снова не понимаю, о чём она. Но это, в общем-то, обычная вещь. Когда дело касается Рыжей, такое со мной часто случается. И, подозреваю, не только со мной.

Невзирая на всеобщую истерию по поводу рюкзаков, Главный объявляет, что их раздача будет проводиться завтра при свете дня, потому что содержимое каждого персонифицировано. Никто не хочет, чтобы его личные вещи достались кому-то другому, поэтому скрипя сердцем люди соглашаются.

Ближе к сумеркам происходит неожиданное – меня на короткое время навещает сам центр нашей маленькой Вселенной. Он усаживается рядом на песок за барханом, где я прячусь от ветра и рисую пейзаж на песке. Так, балуюсь Главное, здесь ещё не так холодно, как в лесу – песок отдаёт накопленное за день тепло, и я тихонько греюсь.

– Как ты? – спрашивает.

На его голову надет капюшон его толстовки – он чаще всего именно так и ходит – прячет свой уже не такой и голый череп.

– Прекрасно, – вру. – А ты?

– Тоже. Этот… – он кивает в сторону лагеря, – больше не таскался за тобой?

И хотя он не называет никаких опознавательных признаков обсуждаемого персонажа, мы снова оба знаем, о ком речь.

– Один раз. Когда я за орехами ходила.

– И?

– Я спряталась. Он подождал какое-то время, потом ушёл.

И я не уточняю, насколько долгим было это время. Опускаю детали о том, как Хромой «вымораживал» меня часа три, а точнее, «поджаривал» на солнцепёке.

– Хорошо, – кивает. – В лес одна не ходи. Я же предупреждал! Это опасно.

– Знаю. Еды не было, – объясняю.

– Это понятно. Но расставляй приоритеты! Голодная смерть наступит ещё не скоро, а что на уме у этого… я не знаю.

– Никто не знает.

Как и то, что на уме у тебя. Он ещё довольно долго сидит рядом, хоть и молча. Цыпа гуляет одна по берегу и пару раз бросает в нашу сторону взгляды. У меня возникает чувство, словно я без спросу взяла чужую вещь.

Shallou – Silhouettes (Audio) ft. VancouverSleepClinic

Утром Альфа объявляет нам, что все двадцать рюкзаков на месте, и вскоре каждый получит свой. Но вначале нужно выяснить, где чей, потому что их содержимое отличается.

– Похоже, что все мы собирали свои рюкзаки сами и запасались тем, в чём нуждаемся больше всего, – говорит он.

Безрадостно, но все в лагере соглашаются с тем, что нужно подождать и разобраться. Каждый хочет получить именно свои вещи, а не просто чьи-нибудь. Хотя за эти первые дни мы так наголодались и намёрзлись ночью, что, я честно говоря, была бы рада любому рюкзаку, лишь бы в нём оказались тёплая куртка, шампунь и зубная паста.