Татуировка леопарда на груди плясала напряжёнными мышцами, удары сыпались градом жёсткие, чаще хуки, реже крюки. Боец почти не сдерживал их мощь, бил в две трети силы. Но вместо трещин в костях и выбитых запястьях или как-минимум сбитых костяшек и содранной с пальцев кожи, рассыпались крошкой только сами булыжники, разбиваемые друг о друга волновыми и контактными выпадами. Обладатель данных кулаков мог пробить кирпичную стену, но простая мысль о сладеньком остановила грозного бойца и заставила позабыв обо всём, мчаться счастливым ребятёнком на кухню.

– Не трогай! Малиновое для болеющих простудными заболеваниями и прочими ангинами! – Машка шлёпнула по рукам блондина и проворно отобрала литровую банку. Она давно привыкла, что её мужчина вместо воды после тренировки потребляет чаще сладкое. Его организм словно не потел и ничуть не терял жидкости.

Задумываться о подобных чудо-самовосстановлениях Мария перестала давно.

– Мне что, нужно заболеть, чтобы попробовать малинового варенья? – Сёма сделал попытку отобрать банку, но не тут то было. Мария была настроена весьма решительно и любая попытка проваливалась едва начавшись. Она всё-таки готовила обед и рассчитывала накормить полноценным гороховым супом, мясными котлетами с рисом с подливой и только потом предполагала подать мороженное с кофе на десерт.

Изобразив горько обиженного, блондин присел за стол, не спеша избавляться от бинтов, и начал заходить издалека.

– Но я же не умею болеть ангиной и прочими насморками! Последний раз… последний это было….эм… Да я лет десять уже ничем не болел! Даже бессонницы нет! Устаёшь так, что отрубаешься мгновенно в любом положении в любых условиях. И это ни разу не синдром хронической усталости. Это работа такая. А, по сути – жизнь. Так что давай сюда варение. Заболеть мне не грозит. Я просто просплю любую простуду, она обидится и уйдёт.

Мария, искоса поглядывая на хитро прищуренные глаза любимого – как кот за сметаной охотится! – без вариантов открыла холодильник и вернула банку на положенное место.

– Ага, ты только в коме по реанимациям после ранений лежишь, – пояснила она свою позицию. – Жди!

– Шрамы украшают мужчину! – Сёма встал возле окна, делая вид, что любуется пейзажами Амура, но от Маши не укрылись новые попытки приблизиться к холодильнику.

Пришлось встать между морозильным хранителем и несостоявшимся вором, уперев руки в бока и безжалостным взглядом пресекать все попытки домогательства варенья.

Чёрная как безлунная ночь бровь Марии уползла под потолок:

– Шрамы? И где хоть один?

Сёма осмотрел себя в тщетной попытке найти боевые отметины, но проклятая для этого случая регенерация ступеней божественного развития не позволяла оставлять отметины на шкуре. Он и от сладкого бы легко отказался, но как можно отказаться от варенья, когда оно есть? Хуже только отказ от сгущёнки!

– Ну, я не виноват, что научился регенерировать кожу. Я же почти как хамелеон. Только он цвета меняет, а я круче – кожу. Почти как змея. Только она редко шкурку сбрасывает, а я после каждого ранения. – Сёма повернулся, смирившись с мыслью, что варенье отменяется. – Но если хочешь, то специально для тебя следующий шрам оставлю? Большой такой будет, страшный, почти ужасный. Не шрамик, а шрамище!

– Я тебе оставлю, ящерица ты недобитая! – Пошла в атаку Маша. – Что вообще значит «следующий»? Под пули лезть собрался? Или под нож маньяку?

Сёма покачал головой:

– Я же только в чрезвычайном случае. Ты же меня знаешь. И вообще ящерицы не полностью обновляют хвост. Вырастает жалкое подобие прошлого хвоста. Культя такая неполноценная. Мы их на Ближнем Востоке жарили жрали. Вкус на любителя, я тебе скажу. Это ж не варенье!