«…и вот, да, и приходит, и говорит, и темница слагается…»
…и вот, да, и приходит, и говорит, и темница слагается,
и вот она уже – бабочка калек —
пишет узелками над городским, морским, детским,
над помойкой, троллейбусом,
над женщиной в оранжево-черной немоте лета, над трав глазами,
над его внятным возрастом, в котором
голос преувеличивает боль.
Ольга Баженова
«Дробленый, пегий, пергидрольный…»
Дробленый, пегий, пергидрольный
путь, снеголед перестрадальный,
вся соль,
весь тусклый блеск стекольный,
а дальный.
Шевелящийся шестипало,
проеденный аж до костей.
Сон шевелящийся мозольный.
И если в грануле асфальта
облизанная оскорбинка,
даль, вставши полубоком,
даль та —
сама отставленная спинка.
А глянешь – вон он в полушубке.
Как карты грязные, гадальный,
мучительный и лучевой,
обросший шерстью кочевой,
все же осевший и покатый,
в белой брошюрке,
валяющийся на ветру,
не могущий уйти по шпалам,
не различающий мастей
(а волок – облачный, камвольный),
в глупой кошурке
с бедным и хитрым, умным лицом,
бегучей серой жизни гонцом,
а глянешь – дальный:
вон он в размытом полушубке
стоит беспомощный и жуткий.
Кандальный?
Весь кусковой,
а выданный-то головой.
Еще гадательный, гадальный…
«цериевый блеск горбов морских…»
цериевый блеск горбов морских:
царский ветер скифов,
и валких нецинкованых гробов,
и плах морских
(и не слабо!) —
в море умащённое тоски (море масленое)
зыблемых немирных скирд
не плавит,
время царско,
знать, не платит
«слышен…»
слышен
ветер, голос —
сухой бесплотный бросок ветра,
вычерствевшего по мере воли, —
выбравший кирпич и лесок,
все легкое поле,
летную кость, плотную ость,
держащий легкую черствую пропасть,
иногда на ее свинцовом дне – солнце,
чаще – ничего, только легкость, легкость:
ни крошки ее черствого вина
(а каково оно —
как лес, как леска?
как мех вершин деревьев?),
хотя ничто здесь – не по вере моли,
что превращается – и не грызет
«И ласточки – ресницы Бога?.. —…»
И ласточки – ресницы Бога?.. —
Нет, с поперечной полосой.
Но им тепло и неглубоко
в глубоком небе… Дождь босой
чуть тронул – не пошел. А сверху
высоки серые клубы,
не сны, не днища денной верфи,
не купол ангелов, не рвы —
так… чуть серее крыльев стерха,
нежны, далеки и грубы…
«к жестким углам – черного мира…»
к жестким углам – черного мира
здешних братьев – деревьев и трав —
углам черного мига —
к ним время пришло:
в миг время пришлось,
сотлилось, содлилось,
в коре
скороталось,
черно,
такое время классифицируют по размеру,
длиннопламенный уголь мелкий орех,
длиннопламенный рядовой, длиннопламенный, плита
крупная и иные,
нельзя распустить (по домам),
с веток сбить, развернуть,
только сжечь
исчезающий пламень,
глубина его покупная,
пламенное рядно,
где стволы по плечи
(в земле),
где ветви в угле,
где ноги, приведшие к камню,
где лица, глядящие в воду,
эта черная вещь,
к ней
«вразброс по облакам – звери какой-то зари…»
вразброс по облакам – звери какой-то зари,
рыщущие, беззвучно бегающие везде,
«ворон?..» – звезда подлетает к звезде —
Конец ознакомительного фрагмента.
Купите полную версию книги и продолжайте чтение
Купить полную книгу