Может, и нет. Все выбирали десерты на обильном шведском столе. Стюарт с Эмбер подошли к нему, и я заметил, как они на миг взялись за руки, думая, что никто не видит. Глядя, как Стюарт передавал Эмбер тарелку и подкладывал ей то, на что она указывала, казалось, что она слишком маленькая, чтобы самостоятельно положить себе то, чего ей хочется. На обратном пути по ее тарелке скользили желе и пирожное «Павлова», она поймала мой взгляд и помахала кончиками пальцев. Если бы она так протирала лобовое стекло, то расчистила бы достаточно, чтобы смотреть одним глазом. Я выдавил ответную улыбку, потом посмотрел вниз на говядину, морковь, горошек и горку картофельного пюре на своей тарелке. Прекрасный натюрморт, но мне ничего из этого не хотелось.

Середина марта 1979 года

Много дней и ночей после встречи в Альбертоне я думал о Стюарте, стремясь увидеть его глазами увлеченной Эмбер. Его обаяние, авторитет, деньги, щедрость и неподдельную скромность. Успешный человек, тут не поспоришь, и я, неожиданно для себя, завидовал чужой удаче. Он и выглядел неплохо для своих лет. С головы до ног – все в нем говорило об изысканном, но сдержанном вкусе. Как человек из бомонда, он знал нужные магазины беспошлинной торговли в любом пересадочном пункте мира. Элегантная, обтекаемой формы обувь, утонченный блеск часов, приталенный пиджак – все вместе придавало Стюарту величественный вид, такое приходит с внушительными ценниками. Хотя, по-честному, он и сам явно потрудился над тем, как пиджак сидел на нем. Не в смысле, что подгонял костюм, а в смысле, что работал над своей фигурой: ограничения в еде и алкоголе, регулярные и скучные тренировки на беговой дорожке… и, я полагаю, запредельная сила воли, а ведь он мог кинуть в магазинную тележку все, что захочется.

Первое впечатление о нем – милосердный, щедрый, ну и все те качества, которые я когда-то в католической школе обводил в филворде. Было в его лице и что-то архаичное, будто он пожилой волхв (тот, что держит золотую тарелку) из иллюстрированной детской Библии. Близко посаженные серо-голубые глаза под седыми бровями придавали лицу задумчивое выражение, высокие скулы, полные губы и выдающийся нос – все, казалось, подчеркивало, что он хорошо осведомлен о мире вокруг него, но не о самом себе или просто не озабочен собой. Он был загорелым, будто много времени проводил на улице, но зубы неестественной белизной подчеркивали, что это стоило дорого.

Если бы Эмбер променяла меня на сверстника, было бы тяжело, но по прошествии времени я бы это переварил. Но предпочесть мне старика? В двадцать один год даже ровесник моего отца (по сравнению со Стюартом, всего лишь сорока семи лет) казался мне пожилым. Можешь представить мои терзания из-за того, что она выбрала человека в паре шагов от пенсии. Серьезно, как она видит себя рядом с ним лет через десять? Что она будет делать? Наслаждаться жизнью на пенсии в деревне? Гулять по полю для гольфа с ним и его старыми друганами в пестрых туфлях с бахромой?

Подобные мысли часто заканчивались гротескными фантазиями, как мы втроем идем поплавать в бассейне (нетрудно угадать, кто из нас попадет на быструю, среднюю и медленную дорожки). Я срываю футболку, и от одного только взгляда на мои накачанные трицепсы и бицепсы Эмбер моргает и медленно приходит в себя, хотя по правде я далеко не Халк. Так как я сам сдал назад, когда она практически просила ее поцеловать, я решил, что сейчас можно самому сделать шаг навстречу. Что ж, первое, что я мог сделать, – это поставить палец на диск набора и осмелиться прокрутить его.