– Я не хочу, – угрюмо заметил лейтенант.

– Чего так? Что, Глумов вздрючил? Это он может, – Гусякин вздохнул тяжко, – Ты, Витька, на меня не сердись. Что я мог? Я человек маленький. Мне год до пенсии дотянуть, а там… – прапорщик отхлебнул мутной жидкости, обтер крупный пот с рыжеватого лица, – Что майор то приходил? Рапорт писать заставил? У нас каждый их раз по сто уже написал. Не бери в голову. Макулатура.

Внутри Вити клокотали возмущенные стихии. Невероятно, но факт: Глумов оказался тупым придурком, не способным различать элементарные вещи. Болваном зацикленным на уставах. Солдафоном. Бревном. Дубом. Вот тебе и боевой офицер. Неужели все в армии такие идиоты? Неужели идиоты настолько глубоко проникли в тело всего общества, что теперь необходимо мощное хирургическое вмешательство для того, чтобы их всех оттуда выковырять?

– Жизнь нашего общества устроена неразумно, – заявил вдруг Витя, грустно взирая на незваного собеседника.

– Это точно, – согласился тот.

– Высшая ценность не определена, – добавил лейтенант, – Утрачен смысл, оправдывающий существование. Люди не знают, что им надлежит делать. К чему они должны стремиться. Отсюда и все наши беды.

– Справедливо замечено, – поддержал комендант.

Появись тот одним часом раньше, и разговор, может быть, вышел другой, и настроение образовалось бы иное, и результат какой-нибудь появился. Но долгожданный комендант выбрал для своего визита такое время, когда думать о главном Витя уже не мог. Его несло по волнам разыгравшегося негодования, как ту домохозяйку, обнаружившую под своей кухонной раковиной огромное гнездилище тараканов.

– Сегодня нам навязывают демократию и семейные ценности. Как будто в репродуктивной деятельности сокрыт смысл человеческой жизни, – понесло Мухина, – Если человек это всего лишь потомок обезьяны, то тогда это, наверное, справедливо. Но если мы больше, чем звери, то для нас огульная демократия будет не приемлема, ибо между нами нет, и не может быть никакого равенства.

– Ну, оно и понятно. Один офицер, другой нет, – хлопнул белесыми глазами прапорщик.

– Физиологическое сходство между всеми вполне очевидно. С этим поспорить сложно. С антропологической точки зрения объем мозга у всех одинаковый, – начал распаляться Витя, – Соответственно, функционировать он должен тоже одинаково. Следовательно, все люди должны иметь одинаковые умственные способности. Все без исключения должны в равной степени обладать способностью мыслить. Располагать ничем не обусловленной возможностью самостоятельно производить оценку той или иной жизненной ситуации, явления или факта, понимать причинно-следственные связи и принимать решение. Однако, это совершенно не так. Вокруг так много дураков, что просто удивительно, откуда они только берутся!

– В самую точку, – плеснул себе добавки Гусякин, – Чего-чего, а дураков у нас много.

– Именно по степени умственного развития и происходит разделение людей, – молодой человек поднялся со стула и стал ходить из угла в угол, следуя движению своей мысли, – Этим определяются социальные различия. Умные становятся успешными и богатыми, глупые – ленивыми и бедными. В чем тут причина? Почему одни люди овладевают в полной мере инструментом познания мира, а другие нет?

– Да. Почему? – хлопнул собеседник второй стаканчик.

– Ответа возможно три: – будто не замечая слушателя, продолжал Виктор, – либо они изначально не способны к этому, либо не могут это делать в силу воздействия каких-либо факторов, либо просто не хотят. Сугубо субъективные (волевые) моменты отбрасываем сразу. Желание или не желание мыслить не может рассматриваться в качестве определяющей причины неравенства, равно как и воздействие неких сторонних факторов, т. к. они не обладают длительностью своего воздействия. Таким образом, вторая и третья причины отпадают сами собой. Остается первая. И этому есть ряд подтверждений. Так, до 1917 года отдельные исследователи полагали, что социальное неравенство предопределяется недоступностью отдельных слоев населения к информационным источникам. В этом они находили объяснение тому, почему одни слои населения обладали условиями для своего успешного развития, а другие находились в отсталом положении. Однако, эпоха развитого социализма наглядно продемонстрировала, что успех развития отдельной личности не определяется доступностью образования. Всем детям Страны Советов предоставлялись равные условия для их умственного становления. Все школы работали по одной утвержденной программе, воспитание проходило по одному отработанному сценарию. Однако, это не обеспечило возникновение между людьми подлинного и всеобъемлющего равенства. Лишь единицы становились успешными и включались в элиту советского общества. Остальные как были, так и оставались на низком социальном уровне послушных исполнителей. Они не смогли выработать в себе способности принимать самостоятельные решения, несмотря на все усилия, прилагаемые к их воспитанию. Такую же картину мы наблюдаем и в других обществах, проживающих на иных территориях в иных социально-экономических условиях. Только единицы в силу своей изначальной внутренней предрасположенности могут развить в себе высокие умственные способности и стать лидерами. При этом количество таких людей от общей массы населения, как правило, не превышает пяти процентов. Остальная масса представляет из себя слабо развитых в умственном отношении людей, озабоченных в основном вопросами повседневного удовлетворения физиологических потребностей.