Он не знал. Сказал лишь, что эти слова Фрай произнес полушепотом и довольно торопливо.

– То есть у вас сложилось впечатление, что Фрай куда-то торопится?

Стоддард неопределенно пожал плечами.

– Но его голос – каким он вам показался? Вялым или бодрым? – допытывался я.

Кадет ответил, что вполне бодрым. То есть Фрай вел себя, как любой другой кадет, решивший под покровом ночи куда-то улизнуть. Никаких признаков, что он собирается покончить с собой. Но разве самоубийцы непременно должны выглядеть мрачно и говорить надтреснутым голосом? Тот же Стоддард поведал нам, что у него был дядюшка, который однажды намылил себе щеки, насвистывая «Эй, Бетти Мартин»[37], а потом вдруг взял и полоснул бритвой по собственному горлу. Без всяких видимых причин.

Это все, что мы сумели узнать от кадета Джулиуса Стоддард а. Он ушел с тайным чувством гордости. Схожее чувство я заметил и у других кадетов. Они были рады поведать о своем знакомстве с Лероем Фраем. Нет, не потому, что он блистал успехами или отличался примерным поведением, а потому, что он был мертв.

Но у Стоддарда к гордости примешивалось что-то еще. Какая-то печаль. Причин ее я не знал, однако поделился своим наблюдением с Хичкоком.

– С чего вы это взяли, мистер Лэндор? – прямо, по-военному, спросил меня капитан.

– Думаю, мне подсказали плечи Стоддарда. Вспомните, как держались кадеты. Они отвечали на мои вопросы, но ни на минуту не забывали о вашем присутствии. В их позах ощущалась напряженность.

– Знакомое явление. Мы его зовем «экзаменационным горбом».

– Но стоило кадету почувствовать, что все расспросы позади, как напряженность снималась. Тело возвращалось в свое нормальное состояние, и плечи распрямлялись. Так было со всеми, кроме Стоддарда. Если вы заметили, он уходил ссутулившимся, с опущенными плечами.

Хичкок поднял на меня свои красивые карие глаза. Казалось, его губы вот-вот тронет улыбка. Но он произнес исключительно серьезным тоном:

– Может, позвать еще кого-нибудь для повторного опроса?

– Для повторного не надо, а вот с кадетом Лугборо, если не возражаете, я бы хотел поговорить.

Лугборо не входил в упомянутую дюжину. После обеда он отправился на занятия в класс философии и естествознания. Когда за Лугборо пришли, он стоял у доски. Еще не зная, куда его вызывают, кадет обрадовался и посчитал это избавлением, ниспосланным свыше. Думаю, его заблуждения развеялись, едва он переступил порог офицерской столовой и увидел коменданта. Хичкок сидел, как на экзамене, сложив перед собой руки. Интересно, что этот Лугборо подумал обо мне? Я же увидел перед собой довольно толстого парня с короткими ручками и пухлыми щечками. Блестящие, похожие на бусинки глазки были скорее обращены внутрь, чем во внешний мир. Родом Лугборо был из штата Делавэр.

– Кадет Лугборо, вы, кажется, некоторое время жили с покойным кадетом Фраем в одной комнате, – сказал я, поздоровавшись с ним.

– Да, сэр. Мы тогда оба были плебеями.

– И впоследствии между вами произошел разлад. Это так?

М-м-м… Я бы, сэр, не стал называть это разладом. Наши пути разошлись. Так будет правильнее.

– И что послужило причиной расхождения?

Кадет Лугборо наморщил лоб.

– Ничего особенного, сэр. Я бы сказал, это произошло… само собой.

Звонкий голос Хичкока заставил его вздрогнуть.

– Кадет Лугборо, если вам известны какие-то подробности относительно личности или поступков покойного Фрая, вы обязаны об этом рассказать. И немедленно.

Я даже посочувствовал стоявшему передо мной увальню. Если, как утверждал По, он и впрямь болтает без умолку, окрик капитана почти лишил его дара речи.