Как в воинственном азарте

Воевода Пальмерстон

Разделяет Русь на карте

Указательным перстом!

Мы знаем, ничего запланированного у них не получилось. Обломав зубы об упорное сопротивление защитников Севастополя, Наполеон уже в феврале 1855 года, когда дела у интервентов были еще довольно блестящи, используя, как повод, смерть царя Николая, выпустил первую ласточку в сторону его преемника императора Александра Первого, передав ему соболезнования через третьих лиц. Возможно, император Франции уже почувствовал всю бесперспективность затеянного ими дела, и эти соболезнования можно было понимать как намек на будущее сближение. Неприятности у союзников начались еще до Севастополя. На Балтийском и Белом море у англичан дело не пошло дальше сожжения одной единственной крепости и обстрела прибрежных городов. А высадившийся на Дальнем Востоке англо-французский десант был буквально сметен штыковой атакой наших воинов. Вот как описано это в журнале «Морской сборник», я вам сейчас процитирую: «Подойдя на пушечный выстрел французский 50-ти орудийный фрегат, открыл такой шквальный огонь, что наши артиллерийские позиции были совершенно изрыты, изрыты до того, что не было ни одного аршина земли, куда не попало бы ядро. После того, как наши батареи были неспособны отвечать, двадцать две неприятельские шлюпки, полные народом, устремились к берегу, где высадился беспрепятственно в огромном количестве. Враг, учитывая нашу малочисленность, вполне обоснованно рассчитывал на скорую легкую победу. Но тут прозвучала грозная команда наших офицеров «вперед в штыки», что, будучи исполнено с быстротой и стремительностью, опрокинуло неприятеля вспять. Бегство врагов – самое беспорядочное, и, гонимые каким-то особым паническим страхом, везде преследуемые штыками наших лихих матросов, они бросались с обрывов сажень шестьдесят или семьдесят, бросались целыми толпами, так что изуродованные трупы едва успевали уносить в шлюпки. Окончательное действие сражения было дело на штыках. Сбросив неприятеля с горы наши стрелки, усевшись на обрывах, могли бить неприятеля на выбор, пока он садился и даже уже когда сидел в шлюпках. При всей беспорядочности отступления удивительно упрямство, с каким эти люди старались уносить убитых. Убьют одного – двое являются взять его; их убьют – являются еще четверо; просто непостижимо. Всякому военному покажется это невероятным, как мы столь малыми силами совершили беспримерное дело – отражение французско-английского десанта, вчетверо сильнейшего. Жалкие остатки десанта добрались до кораблей; флот снялся с якоря и, поставив все паруса, ушел в море. Мы победили».

– Я вам начал с Дальнего Востока потому, что собственно это было первое сухопутное сражение в Восточной войне, как ее называли на Западе, и у нас в Крыму мы о нем не слышали. Случилось оно в августе 1854 года, еще до высадки неприятеля в Крыму.

Они с удовольствием слушали Ивана Дмитриевича. Он долгое время преподавал историю в Московском университете, хорошо знаком с предметом, и, самое главное – у него есть печатные труды по данному вопросу. Никто из них еще не имел никакого представления о том, какое интересное продолжение найдут эти беседы в ближайшее время.

Георг пригрелся на солнышке; стены гостиницы Бо-Риваж тоже уже вобрали первые лучи и сами излучают тепло; он дремлет и тешит душу воспоминаниями тех прекрасных дней.

Ослепительным летним утром 1893 года на террасе кафе, что на крыше гостиницы, сидел молодой человек и рассматривал в подзорную трубу горизонт, подернутый еще над морем утренней дымкой. На лестнице снизу послышались шаги, затем показалась голова в белой полотняной панаме, венчавшей крупную голову с пышными усами и бакенбардами. Все это принадлежало городскому голове графу Мамуне Николаю Андреевичу.