Итак, мы знаем, что человеческий мозг способен находить смысл в совершенно новых данных, соотнося их с коррелирующими, уже существующими в мировом опыте. Возможно, супруги или сотрудники, работающие в тесном контакте друг с другом, смогут находить время для усвоения «сырых» (raw)[27] ментальных данных и обмена ими. Это будет интенсивный и глубоко переживаемый личный опыт: частичное или даже полное раскрытие себя – несмотря на все волнение, «шумы» и турбулентный хаос, которыми может встретить такую попытку чужой мозг.

Но освоить такую науку будет очень нелегко. Основная анатомия человеческого мозга одинакова у всех нас, но нейронные цепи заметно различаются в зависимости от личного опыта людей. Идентичные мозги могут быстро приобретать отличительные черты. В маленьком мозге каждого моллюска вида Aplysia (морской заяц) ровным счетом 162 нейрона, не больше и не меньше. А у каждого представителя Caenorhabditis elegans (разновидность аскарид) – 302[28]. Иными словами, каждое существо этих видов при рождении имеет точно такой же мозг, как и другие представители вида. Однако нейронные связи в их мозгу в процессе жизни приобретают индивидуальные различия. Например, моллюск Aplysia учится в случае приближающейся опасности втягивать жабры. При этом усиливаются существующие синапсы и создаются новые. В этом смысле представители одного и того же вида начинают отличаться друг от друга. (Физические изменения в нейронных сетях можно наблюдать под микроскопом – буквально видя, как формируется память).

Если подобная вариативность, связанная с обучением в процессе жизнедеятельности, возможна для 162 или 302 нейронов, то, вне всяких сомнений, она должна быть еще более характерна для человеческого мозга, включающего 100 миллиардов их. Нейронные связи головного мозга, отображающие те или иные концепции, у разных людей будут существенно различаться. Исходя из предположения, что один мозг может учиться понимать «сырые» (raw), необработанные и неотфильтрованные сигналы другого мозга, мы должны учитывать, что такое обучение будет требовать времени и усилий. Теоретически, представляется вероятным, что мозг будет стремиться воспринимать лишь обобщенные и отделенные от «шумов» и нервозности данные – чтобы соответствующим образом на них реагировать.

В 1909 году Зигмунд Фрейд в результате своих наблюдений пришел к твердому убеждению: телефон не только позволяет людям общаться на расстоянии, но и отдаляет их друг от друга. Почти столетие спустя писатель Адам Гопник (Adam Gopnik) с ужасом обнаружил, что воображаемый друг его дочери по имени Чарли Равиоли был доступен ей только по игрушечному мобильному телефону и всегда был слишком занят, чтобы поиграть непосредственно с ней.

Тогда Гопник опубликовал резкое эссе «Столкнувшись с мистером Равиоли» (“Bumping into Mr. Ravioli”)[29]. Писатель предположил, что бешеная лавина электронных сообщений заставляет людей вести такой образ жизни, при котором «реальное общение» вечно откладывается на потом – и никогда не наступает. «Подобно Чарли Равиоли, – писал Гопник, – мы вскакиваем на ходу в такси и оставляем свои сообщения на автоответчиках, не поддерживая живое знакомство с людьми, и обнаруживаем, что теряем друзей». Позднее он признавался, что это эссе вызвало больше читательских откликов, чем все его другие статьи вместе взятые.

То эссе задело нерв проблемы, однако Гопник – не единственный, кого беспокоит вопрос о том, каким образом технология меняет человеческие отношения. Ученые, изучающие общество, ориентируются на объективные данные и теории. Роберт Путнэм (Robert Putnam) в ставшей своего рода вехой книге «Боулинг в одиночку» (“