– В некотором роде, Анна, вы правы, – кивнул Сергей Павлович, – но хочу сделать небольшое уточнение. Я должен почувствовать с человеком духовную связь или найти в нем родственную душу. А может, обнаружится и кровное родство. Видите там, на комоде, портреты?

Я прищурилась. На полированной поверхности между двумя серебряными канделябрами с длинными белыми свечами стояла пара рамок со старинными фотографиями. Мне бородатый пожилой человек в старомодном наряде и дама в платье начала двадцатого века почему-то показались смутно знакомыми. Мануйлов тем временем продолжал:

– Это мой дед и его жена. Единственные семейные снимки, оставшиеся у меня. Не теряю надежды когда-нибудь узнать, как звали моих родственников.

Во мне некстати проснулся сотрудник особой бригады:

– Эти люди выглядят как представители дворянского сословия, а вы говорили, что появились на свет в небольшом подмосковном селе в семье алкоголиков.

Сергей Павлович резко повернулся ко мне.

– Татьяна, начиная с тысяча девятьсот семнадцатого года дворянство планомерно уничтожалось большевиками. К управлению государством пришли кухарки, затем их потомки. Как все малообразованные люди, они хотели побыстрее забыть о своем холопском происхождении, поэтому расстреливали тех, кому ранее служили. Полагаю, мои дед и бабка попали в горнило революции, а их дети и внуки не смогли противостоять обстоятельствам, сломались, начали спиваться и докатились до грязной избы в убогом селе. Увы, сей путь прошли в социалистической России многие некогда богатые и знатные люди. У меня в жилах течет мало рабоче-крестьянской крови.

– Как вы это определили? – удивилась я. – Рассказать вам о вашей семье было некому.

– Генетика, мой друг, – чуть снисходительно улыбнулся хозяин дома, – она говорит без слов. Покажите свою руку.

Я удивилась, но положила кисть на стол.

– Вот у вас предки, похоже, были пролетариями, – объявил Мануйлов.

– Вовсе нет, – с легким злорадством возразила я.

– И кто же ваши батюшка с матушкой? – осведомился Сергей Павлович.

По моей спине пробежала волна озноба.

– Папа, Андрей Хрюкин, пел на эстраде, исполнял советские патриотические песни. Мама тоже актриса. До моего рождения она работала в цирке с номером «девочка-каучук» – гнулась в разные стороны, складывалась буквально вчетверо, если не вшестеро, могла улечься в небольшую коробку. Публика восторженно встречала Зою Сергееву. Особый успех имел ее номер с воздушным шариком. Мама делала стойку на руках, перегибалась в пояснице и замирала в этой позе. Потом ассистент подавал ей лук, она ногами натягивала тетиву и стреляла в воздушный шарик, который на противоположной стороне арены держал помощник.

– Неужели попадала? – полюбопытствовала Жанна.

– Всегда! – гордо воскликнула я. – Ни одного промаха!

– Снайпер, блин, – пробурчал Леонид Реутов. – Какой только ерундой бабы не занимаются.

Я тут же обиделась.

– А вы попробуйте! Думаю, не сможете и при помощи рук справиться с луком. Это только кажется, что тут ничего сложного нет, а на самом деле необходимы ежедневные тренировки и талант.

Мануйлов рассмеялся.

– Татьяна, неприятно вас разочаровывать, но то, о чем вы рассказали, является простейшим, примитивным фокусом. Вашей многоуважаемой матушке не надо было обладать талантом Робин Гуда и шлифовать свое мастерство стрелка по десять часов в сутки. Шарик лопался при любом раскладе, даже в случае промаха.

– Почему? – не понял Николай.

– У ассистента была маленькая иголочка, которой он его и прокалывал, – пояснил хозяин. – На самом деле в этом номере главная роль отводилась помощнику, потому что тот должен ткнуть в шарик в нужный момент, ни на секунду раньше или позже. И еще от него требовалось правильно встать на сцене, чтобы зритель не заметил, куда в реальности попала стрела.