Но это все потом, а сначала надо было в аспирантуру поступить. Экзамен по специальности для меня не представлял никакой сложности. Работая на фабрике, я постоянно следил за всеми новшествами в своей профессии, читал книги и журналы на русском и немецком языках, благо на фабрике была прекрасная библиотека. Немецкий я тоже хорошо мог применить для технического перевода. Этого было достаточно. Сложнее было с экзаменом по истории КПСС. Нужно было знать даты всех съездов КПСС, а их к тому времени было больше 20-ти, а также знать, что на них провозглашалось и что принималось. Чушь несусветная! Пришлось месяцок потратить на эту белиберду. Экзамены я сдал, получив две пятерки: за специальность и за язык, а за съезды четверку, и ту с трудом. С этими оценками я должен был быть без всяких зацепок зачислен в аспирантуру. Но шел 1958 год, уже не сталинская волна антисемитизма снова набирала силу, а я как раз собрался менять свой статус, рассчитывая в перспективе стать серьезным научным работником, а если повезет, то и преподавателем.

Мой многолетний опыт работы в текстильном институте: сначала в качестве аспиранта, потом ассистента, старшего преподавателя, доцента, профессора, заведующего кафедрой, – показал, что во главе института на протяжении всего этого долгого времени, как тогда, так и сейчас, стоят махровые убежденные и активные антисемиты.

Когда подошло время зачисления в аспирантуру, в ректорате вдруг сказали, что из всех мест, выделенных Министерством, одно место аннулировано и именно на той кафедре, куда я поступал. Мой будущий шеф по аспирантуре профессор Федор Иванович Садов выругался, сказал по-русски, что он думает по этому поводу и по поводу ректората, надел все свои ордена, а у него их было немало, и пошел разговаривать в Министерство образования. Человеком в министерстве он был очень известным и уважаемым, поскольку многие годы совмещал заведование кафедрой в текстильном институте с должностью начальника управления всех технологических ВУЗов страны. Фактически получалось, что долгие годы он был начальником над своими институтскими начальниками. В тот же день Садов вернул пропавшее место в аспирантуре нашего института, и ректорату не оставалось ничего, кроме как зачислить меня на искомое мною место. Так, с помощью профессора Федора Ивановича Садова, русака, абсолютно лишенного каких-либо националистических чувств, я попал в аспирантуру и, как я теперь говорю, лег в желоб научных и преподавательских устремлений, по которому до сих пор качусь и сам себе удивляюсь. В попадании в этот желоб было много случайностей. Вероятность именного такого хода событий, если бы начать вычислять ее во времена эвакуации и учебы в школе, была бы близка к нулю. Если бы начать вычислять во время учебы в институте и работы на фабрике – тоже крайне мала. Это я к вопросу о том, что правит миром: вероятностные законы или предопределение, детерминированность. В конце жизни мудрый Альберт Эйнштейн задавал себе этот вопрос в такой форме: «Играет ли Бог в кости?» Лично мне жизнь не дает ответа на этот вопрос.

Итак, я поступил в аспирантуру, а в качестве дохода для семьи имел очень приличный приработок, переводя статьи из немецких периодических изданий для реферативного журнала «Химия» при Всесоюзном институте научно-технической информации (ВИНИТИ). А еще я преподавал в текстильном техникуме. Но конечно, основное время я тратил на выполнение кандидатской диссертации.

Я отклонился от проблемы национальной дискриминации. А столкнулся я с ней ровно через три года, в 1960 году, когда заканчивал аспирантуру и работу над диссертацией. Мне нужно было определяться с тем, что делать дальше. Шеф Ф. И. Садов очень хотел оставить меня преподавать на кафедре. Я хорошо продвинулся в науке, опубликовал много оригинальных статей, на третьем году аспирантуры читал вместо него лекции. Садов понимал, что я не только потенциально, но и реально сильнее многих немолодых преподавателей на кафедре. Но никто из них не собирался уходить на пенсию, а вакансий не было, и ректорат по очевидной причине ко мне не благоволил. Как правило, преподавателями после аспирантуры оставляли главным образом комсомольских руководителей, а я по этой части не был никем.